— Чьи же это подписи? — раздумывал прокурор. — Кассира колхоза Суриной, бухгалтера Шагова или кого-то третьего?
Ответ могла дать только графическая экспертиза.
Допросы продолжались. Колхозники, бригадиры, доярки с горечью рассказывали прокурору о том, как в пьяном угаре Шагов и Чернов уничтожали, разбазаривали все лучшее, что возникло за последние годы в артели.
Скот считать перестали, расчеты с колхозниками затянули, хлеб засыпали без веса. Вместо теплого слова поддержки колхозники нередко слышали от Чернова грубые окрики.
Результаты графической экспертизы изобличили Шагова. Оказалось, что подписи «разных лиц» в корешках предъявительских чеков выполнены им.
Ознакомившись с постановлением на арест, Шагов дрожащей рукой подписал этот документ. Однако лицо его оставалось спокойным, всем своим видом он говорил, что-произошла какая-то глупая ошибка и он, Леонид Иванович Шагов, известный бухгалтер известного колхоза, терпит незаслуженную обиду. Но прокурор видел, что за внешним спокойствием в душе Шагова царит, смятение.
Вот один из допросов Шагова.
— Почему лично вы получали деньги для колхоза в Госбанке?
— Бухгалтерам не запрещено получать деньги в банке. Для этого и существуют предъявительские чеки, разрешенные законом. Я часто бывал в банке по делам и не видел ничего предосудительного в том, что сам получаю деньги. Это лучше, чем всякий раз отрывать от работы кассира.
— Но следствием установлено, что из полученных вами за год денег не сданы в кассу 32 тысячи рублей.
— Так уж и подсчитали, что 32 тысячи… — Шагов спрятал глаза. — А почему кассир не потребовал от меня всех денег?
— Да потому, что чековые книжки и банковские выписки вы хранили в своем столе, а не в сейфе кассира, К тому же часть расходов производили лично вы, минуя кассу, а туда сдавали лишь одни расходные документы, по которым кассир и учитывал поступление денег.
Прокурор напомнил Шагову, что тот присваивал колхозные деньги, списывая их как заработную плату частников.
— Позвольте, гражданин прокурор, это еще надо доказать, — заявил бухгалтер. — Слышал я во время ревизии объяснения этих людей. Пусть докажут, что я им не платил деньги. Все до копеечки они получили от меня, посмотрите лицевые счета.
— Тогда объясните, почему в корешках предъявительских чеков, изъятых у вас, оказались подделанными подписи этих людей.
— Вы считаете, что я подделал эти подписи? — пожал плечами Шагов.
— Познакомьтесь с актом графической экспертизы.
Шагов внимательно прочитал акт. Потом тихо произнес:
— Виноват я, судите.
Долго еще продолжался допрос Шагова. Прокурор узнал многое. Воровать колхозные деньги Шагов начал с полгода назад. В артель постоянно наезжали его дружки, которых надо было кормить и поить. Часто выезжал Шагов с председателем Черновым в район и в город на совещания, выставки, смотры. Там заходили в рестораны, выпивали в компаниях. За все расплачивался Шагов.
Пили они с Черновым и просто без повода. Хмельная жизнь затянула Шагова, он уже не видел грани между своими и колхозными деньгами.
После допроса Давыдов еще раз убедился, что Чернов в силу своего безразличного отношения к вопросам сохранности колхозной собственности объективно выступает в роли покровителя Шагова.
Через день состоялось заседание бюро райкома партии. Никогда еще за всю свою жизнь не слышал Чернов такой критики, страстной и беспощадной. Каждое слово, брошенное в его адрес, вызывало в нем острую боль.
Слушая горькую правду, вспомнил он, как еще пастухом гнул спину на князей Баратынских в родных краях, как в двадцатом году с вилами шел против местных богатеев, создавал свое батрацкое счастье — коммуну, а в пятьдесят четвертом до утренних петухов обсуждал с членами правления, коммунистами, как учесть и сохранить каждый килограмм скудных кормов.
Счастье первых лишних граммов надоенного молока, первого робкого перевыполнения обязательств — все это позади.
Сейчас Чернову так хотелось, чтобы вновь вернулись эти времена!
А что осталось в его памяти от последнего года? Попойки с Шаговым, угодливые ужимки подхалимов? Да, только это.
— Не сумел я отстать от этого слизняка Шагова вовремя, растерял себя в пьяном угаре, — тихо сказал Чернов, когда секретарь райкома предоставил ему слово. — Виноват я, не оправдал доверия…
В горле у Чернова что-то захрипело, и он, махнув рукой, опустился на стул.