Следующие пятнадцать минут Найджел в сопровождении гида осматривал здание. Он хотел хорошенько изучить место действия, а Стивен Протеру сказал, что будет только рад хоть ненадолго оторваться от своих рукописей. Начав обход с третьего этажа, где помещался редакционный отдел вместе со справочной библиотекой и художественной редакцией, они спустились на второй этаж, который занимали компаньоны, их секретари и отдел рекламы. На первом этаже располагались чисто технические отделы издательства: кабинет заведующего производством, бухгалтерия, счетный отдел и т. д. Наконец, в цокольном этаже была приемная, торговый отдел и большой зал, где под лампами дневного света и под звуки легкой музыки по радио работали упаковщики; за ним находилось еще более просторное складское помещение.
— Вот и все, — сказал Стивен, когда они вернулись к себе. — Просто, но символично. На третьем этаже — Просвещение, на первом — Золотой Телец, а между ними прослойка в виде компаньонов.
Найджел заметил, что его гида повсюду встречали почтительно, словно он тоже хозяин фирмы, но в этой почтительности не было подхалимства. Служащие явно любили Стивена, и, насколько можно было судить, все они хорошо относились друг к другу. Стивен несколько затруднялся, удовлетворяя любопытство Найджела относительно того, что происходит в других отделах, но, когда речь шла о его работе, отвечал без запинки.
Следующие полчаса Найджел изучал лежавшую у него на столе папку. В ней были данные, которые он попросил вчера: список служащих со стажем их работы в издательстве и кругом обязанностей, а также пачки пенсионных бланков, на которых каждый из них надписал свою фамилию печатными буквами и расписался. Найджел не рассчитывал что–нибудь из этого почерпнуть. Он затребовал данные, чтобы показать свою деловитость. Пенсионные бланки он сложил в большой конверт, его другу из Скотленд–Ярда они могут пригодиться, хотя, на взгляд Найджела, печатные буквы у всех людей почти одинаковы.
— А графологи могут что–нибудь определить по печатным буквам? — спросил Стивен Протеру, оторвавшись от своей работы.
— Это почти невозможно сделать по одному слову «Надо!». Конечно, если вы позволяете себе какую–нибудь причуду, например проводите перекладину в «н» справа налево или пишете буквы снизу вверх, они это заметят.
— Я так и думал. Но как же вы собираетесь вести это расследование?
— Искать мотив поступка. И выяснить, у кого была возможность его совершить. Это сужает круг. Кстати, скоро придет Киприан Глид, он хочет меня видеть. Где бы я мог…
Протеру ткнул большим пальцем через плечо:
— Там, если хотите. Сегодня Медуза превращает людей в камень где–то в другом месте. А чего ему надо?
— Посмотрим. Вы знакомы с ее вторым мужем?
— Глид — ее сын от первого брака.
— Знаю. Я говорю об автогонщике.
— Нет. Я не охотник до всяких там петушиных боев и прочего.
— Говорят, он застрелился.
— Не удивлюсь. — Стивен Протеру пожевал ртом, как рыба. — Одни сами решаются на самоубийство, других на это толкают.
Зазвонил телефон. К мистеру Стрейнджуэйзу пришел мистер Глид.
— Пошлите его наверх, в комнату, где работает мисс Майлз, — сказал Протеру.
Субъект, который туда вошел, производил весьма невыгодное впечатление. Ниже среднего роста, в брюках дудочками и грязном пиджаке с начесом, мучнистое лицо выглядело еще бледнее из–за реденькой черной бородки и черного сомбреро.
— Это вы — Стрейнджуэйз? — спросил он воинственно, из черной бородки блеснули белые зубы. — Какого дьявола вы позволяете себе оскорблять мисс Сандерс?
— Сядьте, и я вам объясню. Курите.
Рука Киприана Глида машинально потянулась к его портсигару, но тут же отдернулась.
— Спасибо, нет. Терпеть не могу душистое мыло.
Найджел подумал, что, судя по его виду, Глид не терпит никакого мыла. Молодой человек шлепнулся в кресло; он дрожал и злился на себя за эту дрожь, а потому дрожал еще сильнее.
— Какое вы имеете право хамить Мириам, то есть мисс Сандерс, и вынуждать ее…
— Какое же это хамство? Она солгала, и я ее на этом поймал. Имею на это полное право. Издательство пригласило меня расследовать недавние неприятности.
— Какие неприятности?
— Ваша мать, наверное, рассказывала вам про дело о клевете.
— Ах, это… И вы считаете, что ваши гестаповские методы оправданны… Но при чем тут я, позвольте спросить?
Киприан Глид принадлежал к той породе слабохарактерных людей, которые все время себя подстегивают, желая скрыть за агрессивностью неуверенность в себе.