Наконец мы добрались до дому. Я ввел Хелену в гостиную. Тяжело упав на стул, она расплакалась как ребенок от невыносимой боли в окоченевших руках и ногах. Я нашел немного виски и заставил Хелену выпить. Сняв с нее ботинки, я принялся растирать ступни.
— Теперь тебе лучше?
— Так мне и надо, — наконец промолвила она, вздрагивая от озноба, — так и надо, черт меня дернул связываться с ней. Ничего, холод отрезвил меня. О, как больно! Какая ужасная боль! Да перестань же, болван, я не в силах вынести эту адскую боль! — Она сунула руки под мышки и спрятала ноги под стул.
Наконец она смогла встать и ушла в ванную. Открыв кран с холодной водой, Хелена подставила руки под сильную струю. Когда она вернулась в гостиную, она была почти спокойна, не стонала больше и не жаловалась. На лбу у нее горела багровая полоса.
— Черт бы побрал твое виски. Я с удовольствием выпила бы чего-нибудь горячего.
— Ложись-ка ты в постель, а я принесу тебе чаю.
Когда я вошел с подносом в ее спальню, она уже лежала в постели. Дрожа от озноба, она укрылась поверх одеяла еще шубой. Вначале ей было трудно удержать чашку в дрожащей руке, но постепенно дрожь утихла, и она попросила сигарету.
— Бедняжка Клод, — вдруг сказала она.
— Почему «бедняжка»?
— Приходится ухаживать за старухами.
— Всего лишь за одной.
— Не смей называть меня старухой, — со слабой улыбкой возмутилась Хелена. Ее темные глаза горели, как агаты, под воспаленным багровым лбом. — Я моложе вас всех.
И я не мог с нею не согласиться.
— У тебя есть аспирин? Дай мне таблетку, — попросила она. — Ужасно болит голова.
Я принес ей аспирин, и мы еще немного поболтали о разных пустяках, избегая всего, что могло бы напомнить о Чармиан, Эване или миссис Шолто. Наконец Хелена заявила, что хочет спать. Я погасил свет и ушел к себе. Немного почитав, я тоже лег в постель.
Наша служанка Элла, приходившая ежедневно часа на три, чтобы приготовить завтрак и убрать квартиру, появилась, как обычно, в восемь утра. Когда-то она была горничной Хелены, но в один из приступов непонятной экономии Хелена вдруг заявила, что более не может позволить себе такую роскошь, как горничная. Элла приняла это известие совершенно спокойно. Она ответила, что у нее достаточно сбережений, чтобы не служить у чужих людей, и она лучше будет помогать замужней сестре присматривать за ребятишками, тем более что та давно ее об этом просит. Как потом Хелене удалось уговорить Эллу снова приходить к нам, я так и не знал, но теперь она готовила завтрак, стирала, убирала квартиру и за три часа, кажется, успевала сделать больше, чем прежде за весь день.
Обычно она стучалась в мою дверь в половине девятого, когда завтрак уже был на столе. Но в это утро Элла постучалась ко мне сразу, как пришла.
— Я думаю, вам следует наведаться к леди Арчер, — сказала она — Что-то она мне не нравится.
Я вошел в спальню Хелены. Она уже проснулась и лежала, повернувшись на бок, подтянув одеяло к подбородку. Красная полоса горела на ее лбу еще ярче, чем вчера, и от этого щеки казались землисто-серыми. Я наклонился к ней: дыхание было горячее и несвежее. Она посмотрела на меня воспаленными глазами, но ничего не сказала.
— Что с тобой?
— Голова болит, — ответила она.
— Измерили б вы ей температуру, — заметила Элла, она явно была напугана — Но где термометр, мистер Пикеринг я не знаю. В аптечке его нет, я уже искала.
— Где термометр. Хелена? — спросил я.
— Нет у меня температуры, — слабо запротестовала Хелена.
— Возможно, но где все-таки термометр?
Хелена слабо покачала головой, воспаленные веки прикрыли глаза.
Мы с Эллой обшарили всю спальню и наконец на полу за комодом нашли футляр с термометром. Я открыл его.