На соседней кровати, разделенной тумбочкой, укрывшись одеялом, спал дед. Наша команда прилетела в Москву 4 декабря вечером, и уже прямо у борта АН-12 меня встречал Константин Николаевич в генеральском мундире. Он сразу же огорошил новостью, что утром нам уже надо быть в санатории «Березка» под Минском. Пришлось прощаться с Зориным и Серегой прямо на аэродроме. Они вместе с капитаном поехали на вокзал, а мы — на квартиру к деду. Поужинали под причитания бабушки, недовольной предстоящей поздней поездкой, и выехали. За рулем служебной «волги» был Виктор. После поездки он должен был забрать подготовленные документы о переводе, сменить машину и отвезти меня в Новоникольск.
Ночь мы провели в машине, и приехали в «Березку» только утром. Константин Николаевич получил от Петра Ивановича инструкции, и знал к кому, и как обращаться. По приезду в санаторий, он попросил дежурную связаться с директором, и после короткого разговора нас моментально расселили по номерам. Меня и деда — в двухместные апартаменты, а Виктора рядом — в номер, рассчитанный на одного человека.
Сейчас водитель отсыпался после ночной поездки. Уставший дед тоже прилег на кровать, и вырубился. Я, продремав почти всю дорогу, поспал пару часов в санатории и проснулся. Чувствовал себя более-менее бодрым, валялся на кровати, вспоминая и анализируя детали прошлой «экспроприации». Она удалась во всех смыслах. Соломенцев оказался самым богатым. Из его квартиры, дачи и дома, принадлежавшего умершей матери, удалось изъять около полутора миллионов рублей, тридцать тысяч долларов, десять — западногерманскими марками и пять — английскими фунтами. И ещё золота несколько килограммов в изделиях. Зорин сказал, что не меньше четырех. Глава мехового картеля оказался редким трусом. Выдал часть денег, но, когда капитан немного порезал ему брюки, начал торопливо сдавать тайники с деньгами. Работать пришлось всю ночь. Сначала, предварительно облив Соломенцева водкой, вывели его и усадили в машину, вынесли деньги и ценности, потом поехали на дачу. Там я увидел подземный этаж «подпольного олигарха», в котором были спрятаны деньги. Бассейн, сауна, бильярдный стол, отличный по советским меркам ремонт. Красиво жить не запретишь, если очень хочется и есть деньги. А их у главы мехового картеля хватало. Свои «сбережения» он прятал в специальных тайниках — в раздвижном столе, замаскированной нише в стене и в потолке, под деревянными балками.
Потом пришлось ехать 35 километров по ночной трассе к окраине Абая. Хорошо, что Ержан отлично знал местность, и быстро нашёл дом матери Соломенцева. А там вообще оказалась целая куча валюты и золота. Перепуганный теневик при каждом приближении капитана с ножом тараторил так, что мы только успевали выгребать пачки денег и ювелирные изделия.
Освободились мы только в шесть утра, загрузив машину рублями, валютой и золотыми изделиями под завязку. Связанного Соломенцева бросили в доме матери. Затем меня, Серегу и Зорина высадили у санатория, а машина с капитаном и Ержаном уехала. Как я понял, организовывать переправку полученных ценностей.
Мои раздумья прервал энергичный стук в дверь. Два условных коротких, пауза и третий продолжительный.
Дед моментально проснулся и привстал на кровати, откинув одеяло.
Открываю дверь. За нею обнаруживается водитель Ивашутина, Виталий.
— Петр Иванович просил Лешу подойти, — смущенно пробасил он. — Можешь сильно не торопиться. Шеф сказал, несколько минут у тебя есть.
— Сейчас иду, — я вскочил и рванул в ванную комнату. Плеснул на лицо холодной водой, поелозил зубной щеткой по зубам. Побежал одеваться. Брюки, футболка и свитер были сложены на столе. Куртка висела на вешалке у входа. Через минуту я был полностью одет. Обул ботинки, стоящие на коврике у двери, и открыл дверь. Виталий уже ждал меня в коридоре.
— Ни пуха, ни пера, — прошептал дед в спину.
— К черту, — не оборачиваясь, бросил я, и вышел из номера.
Я с трудом поспевал за маячившей впереди широченной спиной Виталия. За минуту мы вышли из корпуса, и подошли к черной «волге» руководителя ГРУ.
Петр Иванович приветственно махнул рукой из машины. На заднем сиденье маячил силуэт ещё одного человека.
— «Машеров»! — узнавание пришло сразу, заставив меня похолодеть. К разговору я готовился, обдумывая возможные варианты беседы, и знал, с кем придется встретиться. Все равно небольшой мандраж ощущался, заставляя пальцы подрагивать.
— Здравствуй, Леша, садись на заднее сиденье к Петру Мироновичу, — махнул мне рукой Ивашутин, опустив стекло.
— Добрый день, Петр Иванович. Хорошо, — покладисто согласился я. Открыл заднюю дверь, нырнул в салон автомобиля.
— Привет, Алексей, — кивнул высокий худощавый мужчина в черном драповом пальто, протягивая руку.
— Здравствуйте, Петр Миронович, — я ответил на рукопожатие, с любопытством разглядывая «хозяина» Белоруссии. Чуть вытянутое лицо с тонкими чертами, высокий лоб. Черные волосы зачесаны назад, открывая небольшие залысины. В карих глазах плещется добрая ирония, улыбка живая, теплая, искренняя. Чувствуется, что человек не забронзовел на высокой должности.
— Так ты и есть, наш провидец? — с нотками сарказма поинтересовался первый секретарь ЦК ЦП Белоруссии.
— Он самый, — вздохнул я.
— Вот мы сейчас это и проверим, — Машеров повернулся к Ивашутину, — Петр Иванович, можете оставить нас минут на двадцать?
— Конечно, — кивнул генерал, толчком распахнул дверь и выбрался наружу.
Когда дверь захлопнулась, Петр Миронович с легкой ироничной улыбкой спросил:
— Можешь что-то любопытное рассказать обо мне? Только не то, что в газетах мог прочитать. Что-то личное.
— Запросто, — я глянул на Машерова и напрягся. Лицо первого секретаря расплывается перед глазами, теряя резкость. За пару секунд цветным хороводом проносятся картинки и сцены из жизни Петра Мироновича.
— Петр Миронович, давайте так. Я сперва расскажу вам о давних событиях. А потом об относительно свежих. А вы послушаете и сделаете вывод, правду ли я говорю или являюсь шарлатаном.
— Давай попробуем, Леша, — прищурился Машеров. — Внимательно тебя слушаю.
— Помните, в первые дни войны вы попали в плен и сбежали из товарного вагона через боковой люк, выпрыгнув на ходу из поезда?
— Было такое, но это известный факт, — немного разочаровано подтвердил Петр Миронович.
— Это, известно, да, — кивнул я, — но вот то, что надоумил вас бежать таким способом незнакомый пленный красноармеец с забинтованной рукой, никто не знает. Потому что прыгать вы хотели вместе, а он в последний момент струсил. И вам пришлось вылезать из бокового загрузочного люка одному. Но об этом вы никому рассказывать не стали. Просто посчитали, что это будет некрасиво, и как будто вы себя ему противопоставляете, мол, он струсил, а я прыгнул.
Глаза Петра Мироновича изумленно расширились.
— Действительно, — охрипшим голосом подтвердил он, — было такое.
— Могу описать этого красноармейца. Невысокого роста, белобрысый, лицо чумазое, видимо перепачкался, когда под обстрелами в окопе отлеживался. Худенький, веснушчатый, глаза синие. Левая рука перемотана от предплечья до ладони.
— Ты как будто всё со стороны видел, — поразился первый секретарь, — даже я его подзабыл, а сейчас тебя послушал и снова вспомнил. Точно, белобрысый, худой, глаза синие, а рожа землей запачкана, и рука забинтована.
— Второй момент. Только, прошу вас Петр Миронович, держите себя в руках. Это касается вашего отца.
На челюсти Машерова заиграли желваки, кулаки крепко сжались до побелевших костяшек пальцев. Секунд пять Петр Миронович сидел неподвижно, затем шумно выдохнул и подался ко мне.
— Говори.
— В 1937 году вашего отца арестовали по обвинению в антисоветской агитации. Мирона Васильевича приговорили к 10 годам лишения свободы. В лагере он скончался. Затем в 1959 году был полностью реабилитирован, посмертно. Вы и ваш брат Павел, сделавший карьеру в армии, хотели ознакомиться с делом, чтобы выяснить, кто оклеветал отца. Но вам говорили, что с архивами произошла непонятная история, то ли не вывезли все, то ли частично уничтожили перед приходом немцев. Дела не было. Теперь я расскажу, об авторе доноса и почему он это сделал. Был в Ширках такой мужик — Игнат, любитель заложить за воротник. Кряжистый, полный мужик с вечно красной рожей. Помните его?