И все же я попал в спортивную секцию. Конечно, случайно. Но до сих пор благодарен судьбе за счастливую встречу со спортом, с тренером, которым я и сейчас горжусь.
Однажды — а нам в ту пору было уже по семнадцать лет — приятель принес во двор интереснейшую новость: «В секции борцов набирают тяжеловесов». Он, собственно, ни к кому конкретно не обращался, но все уставились на меня. Не понимая, в чем дело, я начал оглядывать свой костюм.
— Чего смотришь, — с завистью и почему-то свистящим шепотом произнес приятель. — Тебе придется идти. Мослы-то вон какие отрастил.
Что до мослов — он был прав. Думаю, что на кузнечика в тот момент я был похож больше всего. Страшно, но пойти все же пришлось. Во-первых, самому жуть как хотелось. А во-вторых, нельзя же было струсить на виду у всех ребят.
Тогда-то весы и показали 95 килограммов. Это решило мою судьбу.
Основной набор был произведен давно, а нас, претендентов на тяжелую весовую категорию, пригласили дополнительно, как бы вне конкурса. Действительно «мухачей», «тяжей», не так уж много — борцов весом до пятидесяти и свыше ста килограммов находят с трудом. Но после первого же занятия тренер, как я и ожидал, потребовал пройти медицинский осмотр. На третьем или четвертом занятии он поинтересовался, кто еще не сдал справки. Поднялось несколько рук, в том числе и моя. После хорошей взбучки за недисциплинированность он заявил, что, если подобное повторится, не допустит нас к тренировкам. Из боязни быть разоблаченным, я все же рискнул ослушаться и на сей раз, благо тренер уехал на какой-то турнир. Пошел второй месяц моего пребывания в секции, когда наконец Сергей Андреевич поймал меня с поличным. Неумолимый, он выпроводил меня и еще одного такого же парня с тренировки.
«Вот и все… дозанимался, — думал я. — Ну что ж, наверное, так будет лучше, тем более что ни отец, ни мать не подозревали о моем увлечении. Свои частые отлучки я объяснял тем, что изучаю мотоцикл. Ничем другим родители попросту не разрешали бы заниматься. От отчаяния я все же решил пойти к доктору. Мол, все равно. Это был авантюризм чистой воды. Авось не заметят, авось прорвусь. Все-таки какой-то шанс есть…»
Доктор заставил меня присесть, попрыгать и стал измерять давление крови. Ртутный столбик то подскакивал, то падал. Я сдерживал дыхание, считая, что смиряю перебои своего взбунтовавшегося сердца. А доктор безучастно продолжал крутить меня, простукивая костяшками пальцев мою костистую грудь, заносил какие-то цифры в книжечку с моей фамилией. Затем он протянул мне листок и сказал:
— Можете заниматься своей борьбой. И чего вы в ней находите? Шея будет во! — Он ткнул пальцем в мое бедро. Она как пень станет. — Рубашек себе в магазине не найдете по размеру.
Он еще продолжал читать мне нотацию, а я, одеваясь на ходу, вылетел из кабинета, не веря случившемуся. Ожидал, что вдогонку мне вот-вот раздастся возглас: «Постойте, произошла ошибка». Какие-то обрывки фраз еще несколько минут мельтешили в мозгу. Обманул-таки медиков. Да как он не понимает, что ничего прекраснее могучей шеи да ломаных ушей на свете не бывает! Чудо свершилось! В моих руках находился официальный документ, удостоверявший мое право заниматься спортом.
Медицинские осмотры долго еще пугали меня. Года три, наверное, после этого эпизода я с замиранием сердца входил во врачебный кабинет. Казалось, сейчас-то уж точно разоблачат. Попаду в руки к настоящему эскулапу, уж он-то обнаружит какой-нибудь скрытый во мне порок. Но шли месяцы, и каждый раз против моей фамилии доктора ставили — «норма».
Мы в то время считали, что тренер целиком принадлежит нам, и очень удивились, узнав, что у него есть и иные интересы. А круг его интересов был настолько широк, что оставалось только удивляться, как один человек успевает столько делать.
Родители Сергея Андреевича считали, что их единственный сын пойдет по стезе отца — профессора Ленинградского лесотехнического института, тем более что он, блестяще окончив институт и получив диплом химика, начал педагогическую и научную работу. Его считали способным специалистом. Что до увлечений, то, по мнению родителей, они не могут повредить карьере сына. Да и мало ли увлечений у Сергея: он прекрасно фотографировал, в студенческие годы даже сотрудничал в газетах; недурно рисовал; увлекался техникой. Завел «боксера» по кличке Рур. На выставках его Рур получал одну золотую медаль за другой — вначале на городских выставках, а затем и на всесоюзных.
В тридцать лет — именно тогда, когда вроде бы все у него определилось — Преображенский принимает неожиданное для всех решение — переходит на тренерскую работу. Не помогли ни уговоры, ни увещевания. Смириться с выходкой сына родители не могли долго, они считали его решение роковой ошибкой. И лишь лет шесть спустя, когда их Сергей стал лучшим специалистом в своей области, когда его ученики один за другим начали выигрывать крупнейшие международные соревнования, родители наконец одобрили его выбор.