За соседним столиком молчаливая пожилая пара. Судя по всему, американские туристы. Чуть дальше — заросшие юные шведы. Туго набитые походные рюкзаки тут же у столика. Наверное, шведы решили измерить протяженность европейских дорог ногами. Краем уха ловлю обрывки разговоров. Звучит английская, немецкая, итальянская речь. Да и с тротуара чаще всего доносится тот же набор. Странно, и на Монмартре то же, и на ступенях Сакре-Кер, и в Лувре. А где же Франция?
Наверное, есть два Парижа. Первый жители Франции отдали иностранцам, а другой огражден незримой стеной, в него по проторенной туристской тропе не проберешься. Заезжие люди тешат себя иллюзией, что побывали в настоящем Париже. Как те, кто пришел сейчас в «Ротонду». Только вряд ли Хемингуэй, будь он жив, предпочел бы вновь творить за этим столиком. Великая тень знаменитости превратила кафе в людный аттракцион, подобно пражской пивной, в которой якобы бывал бравый солдат Швейк.
Визу я получил. Не знаю, что сыграло решающую роль: подействовал мой звонок президенту или наконец-то сработал бюрократический механизм соответствующего департамента. В эту секунду чиновник консульства кажется мне чуть ли не милейшим человеком на свете. Успеваю попасть на последний мадридский рейс. Это ли не чудо! Ведь уже подумал, что придется не солоно хлебавши возвращаться в Москву.
И вот из Орли самолет уносит меня в Испанию.
Из своего номера звоню в отель, где остановились советские борцы.
— Мистер Преображенский, — нарочно меняя голос, пытаюсь разыграть своего тренера. На другом конце минутная пауза. Тогда повторяю настойчивей. — Я хочу говорить с мистером Преображенским.
— Ты что ли?! — доносится наконец из трубки.
— Ну вот, Сергей Андреевич, вас и разыграть нельзя.
— А что меня разыгрывать? У нас тут слух пошел, что тебя из Парижа пришлось силком вытягивать.
— Так с визой…
— Знаем, знаем. Елисейские поля тебя держали, а не виза.
— Я, может, геройский поступок совершил. Финал чемпионата мира по футболу в Мюнхене. А СССР будет борьбу транслировать: оттого-то, наверное, в испанском МИДе и оторопели.
— Ладно, считай, что поверил. Моей жене перед отъездом позвонил?
— Успел. У них все в порядке. Вручила банку маринованной селедки, будто вы не можете без нее недельку обойтись.
— Смотри, не открывай. Не для себя — «тяжам» для аппетита давать будут. На еду они уже и не смотрят. Гореть начинают — нервы. Ну до завтра, увидимся в зале. У меня для тебя сюрприз есть.
Утром, прихватив трехкилограммовую банку тихоокеанской сельди, тороплюсь в зал. Преображенского нахожу сразу же.
— А где сюрприз? Меняю на банку, — атакую я его.
— Давай, давай, без разговоров. На трибуну посмотри над главным судейским столом. Видишь?
— Колесник?!
— Он самый, с нашими туристами пожаловал на чемпионат.
— Так он же на Кубе тренером работает?
— Ну ты это у него узнаешь. Давай торопись, заждался тебя приятель.
От неожиданности встречи долго не может наладить связный разговор с Леонидом.
— Вот те раз! А Сергей Андреевич сказал, что ты не приедешь.
— Ну а ты-то откуда взялся? У тебя же на три года контракт.
— Так четвертый с той поры пошел. Месяц назад вернулся.
— Слушай, а как ты там без знания языка? Это почему же? Научился — будь здоров!
— Леня, а мне бы ты не помог? Сейчас надо с операторами, режиссером договориться, а у меня с испанским— сам знаешь.
— Только чур без телевизионной терминологии.
— Договорились. С меня пиво.
— Дешево. Я тут бар успел присмотреть. Там столько всякой морской нечисти — пальчики оближешь.
Знакомлюсь с коллегами. Прошу Колесника перевести мои просьбы режиссеру.
— Видите, развешаны флаги. Мне нужна панорама, первый кадр, чтобы дать цветовое пятно из знамен. Это крупно. Перевел? — обращаюсь к Колеснику и продолжаю: — Затем сразу три ковра и крупным планом центральный помост. На нем Иван Ярыгин будет бороться, не так ли?
— Сейчас посмотрю, подожди, — просит Леонид, доставая расписание пар. — Точно.
— Леня, — прошу я его. — Операторы пусть тоже внимательно послушают. Им ведь впервой борьбу показывать придется. Они небось кроме футбола ничего и не нюхали.
— Си, си, сеньор, — закивали молодые парни. — Фузбол, фузбол.
— Так вот переведи: здесь завязка действия происходит на площади, измеряемой буквально сантиметрами. Вот я прохожу в ноги. — Увлеченный объяснением, хватаю режиссера за бедро. Его преклонный возраст мешает мне показать по-настоящему суть происходящего на ковре. — Извините, — прошу оторопевшего от неожиданности режиссера. — Словом, если показывать сверху, да еще общим планом, зрители подумают, что борцы застыли. В этот момент необходимо дать только бедро и кисти, пытающиеся его обхватить. Тогда телевизионные болельщики поймут напряженность поединка. Повтори им, Леня, еще раз. Это главное.