На сборе ему, разумеется, проходу не давали, все выспрашивали.
— Александр Григорьевич, — пристал к нему Колесник. — Ведь вы, говорят, с патриархом сражались?
Александр Григорьевич хмыкает, заводя разговор об Иване Максимовиче Поддубном.
— Было такое дело! — В его неторопливой речи явно проскальзывает южный говор. — Только Максимычу было в ту пору годков под пятьдесят. А нам что? Пацаны еще! Вот и смекай. У него имя, как жернов, добре тянуло. А мы борьбу только еще пробовали. Так что нас с ним равнять нечего. — Он хитро усмехается. Чего-то не договаривает «дед».
— Ну, выигрывали или проигрывали? — не выдерживает Леня.
— Смотри, какой быстрый! То ж цирк. То ж понимать надо. Может, и выиграл бы… Вот послушайте, что мы делали. Был у нас борец, мой дальний родич, Недайвода…
— Такой-то и фамилии нет, выдумываете, — подзадоривал Мазура Преображенский, с не меньшей охотой слушавший повествования ветерана.
— Вы дальше слушайте, — перебивает его Мазур. — Ведь что он делал? Подпилит ножки у кресел в первом ряду партера ночью, когда в цирке никого нет. На следующий вечер ему со мною бороться. Он меня и просит: «Слушай, Сашко! Я тебя на «обратный пояс» возьму, а ты тикай с арены вот сюда да хватай это кресло. Держи его». «А зачем тебе это?» — спрашиваю. «Думка есть секретная». — «Коли не хочешь говорить, сам кресло и тяни». Он крутит, вертит и выкладывает свой секрет. Ну, наш черед бороться. Он берет меня сзади. Я тикать, как лошадь, на четвереньках, а в первом ряду дамы напудрены, с букетами, офицеры сидят с детьми. Я одну молодку с креслом тем самым хватаю. Визг, хохот. Он меня тащит. Я не пускаю. Тогда он как рванет, а весь ряд как хрустнет! Прибегает директор. Хочет что-то сказать и не может, только руками машет. Галерка топает: «Ай да дядьки. Они весь цирк разнесут. Им не бороться нужно, а руками подковы ломать». Директор хотел нас турнуть с арены, а народ требует: «Пускай борются. Может, еще что сломают». На завтра весь цирк полон. Из зала кричат: «Дайте Недайводе да Сашко снова бороться».
— А про Шепетовку, про Шепетовку, — напоминает Сергей Андреевич.
Я уже слышал про этот случай. Он был коронным номером маленьких профессиональных трупп и всегда принимался в периферийных городишках на «ура».
Для придания интереса чемпионату в город за пару месяцев засылался один из борцов-профессионалов. Он устраивался грузчиком, подряжался в плотничью артель или становился извозчиком.
— …Я салом на базаре торговал, — басил Мазур, — все тебя видят, всех за неделю узнаешь…
Борцы входили в круг трудового люда, становились своими. Приезжал к этому моменту в городишко цирк. Борьбу ждали с нетерпением, она обычно полностью занимала второе отделение циркового представления. Велись поединки. Один за другим на арену выходили увешанные жетонами борцы. Наконец арбитр, одетый под! «дядю Ваню», обращался к зрителям:
— Кто из почтеннейшей публики желает выйти на ковер и сразиться с нашим мастером французской борьбы Плясулей?..
— Александр Григорьевич, на тон ниже — турбазу разбудите, — взмолился Преображенский. — Может, хватит, ребятам спать ведь пора? — Услышав в ответ дружное «не-е», Сергей Андреевич просит: — Тогда, окна закройте, а то действительно разбудим отдыхающих. — Ну сразу, конечно, никто не выходил, — продолжал Мазур.
Действительно, соглашаюсь мысленно с ним я. Уж больно устрашающе выглядели заезжие гастролеры. Но все же галерка выдвигала из своей среды смельчака. Им оказывался грузчик-возчик артельный. Свой, «доморощенный», при случае свою силу показывал не раз. Выходец из народа конфузливо появлялся на арене. Никак не мог приладить спортивный костюм. То ботинки не по размеру ему давали, и он, как клоун, спотыкался, тем борцовское трико такого размера на него надевали, что оно под коленками болталось. Наконец форма пригнана, и поединок начинался. К всеобщей радости, грузчик выигрывал, но судья жульничал и победителем объявлял мастера французской борьбы.
— Что делалось в цирке, представить невозможно, — вел дальше неторопливый рассказ Мазур. И хотя говорил он это спокойно, мы представляли, что могло твориться в шапито. — Шпрехшталмейстер успокоил людей, а затем и говорит им: «Идя навстречу желанию уважаемых граждан, встреча завтра повторится». Снова раздается свист, гвалт, но уже одобрительный.