— Ведь у тебя, — гнет свою линию Ялтырян, — за пять лет, что ты провел на чемпионатах, ни одного проигранного очка.
— И это вы подсчитали?
— Думаешь, только я один об этом знаю? Это же рекорд, — тянет Арам Васильевич. Он льет елей на душу. Втайне я горжусь этим. Как, наверное, Медведь будет вспоминать свои семь побед на первенствах мира и, может, три олимпийские.
Почему может? Потому что нельзя торопить события. Оба они уже на помосте. Осман Дуралиев даже на ковре продолжает делать разминку. Саша отвернулся от него, слушает наставления Сергея Андреевича.
— Это же представить надо. Ни очка никому. Это же боксер, не пропустивший ни одного удара, вот ты кто. А сына в борьбу отдашь? — продолжает любопытствовать Арам Васильевич.
— Посмотрим. Пусть попробует на зубок и кое-что другое: лыжи, плавание, теннис, хоккей. Не хочу навязывать ему своего.
— Надумаешь, мне отдай, — ворчит Арамыч, — не губи борцовский род.
— Сергей Андреевич обидится, Арам Васильевич, а так бы отдал вам.
…Вот оно, началось. Тело мое напрягается. Я будто срастаюсь с тем Сашей, что на ковре… Финал. Последняя схватка Медведя. Последняя! И всепобедная!
Медведь кружит в центре с поднятыми вверх руками, отвечая на приветствия, становится на колени, целует ковер в знак прощания. Он ли это? Этого ли он хочет? Так. ли надо прощаться с борьбою? Так ли уходят в легенду — нашу, борцовскую? Дерзнет ли кто еще завоевать, как Медведь, десять наград высшей пробы?
Наступает заключительный день Олимпиады. Он выдался холодный, с порывистым ветром. Торопимся в аэропорт: скорее бы домой. Идет посадка в автобусы. Пользуясь тем, что есть еще минута-другая, решаю пройти в последний раз по Олимпийской деревне, проститься с нею навсегда. На углу, дожидаясь автомашин, стоят американские атлеты. У ног чемоданы, сумки, через руку переброшены плащи, звездно-полосатые кепки надвинуты поплотнее. Стоят молча. Разрозненно. Словно команда, потерпевшая поражение. Советская команда завоевала в Мюнхене 50 золотых медалей. Американцы позади в этом негласном состязании. Я знаю, что у них есть отличные спортсмены. Вот тот, например, 130-килограммовый дзюдоист выступил неплохо. Улыбался на пьедестале почета. И вот этот длинный, наголо стриженный пловец. Но сейчас у них у всех чувствовалась какая-то стушеванность.
Я же невольно поймал себя на мысли, что шествую чуть вызывающе, расправив плечи… Ведь победила наша команда, и эта победа принадлежит каждому спортсмену, каждому из нас, даже тем мальчишкам, которые пока еще не знают слова «борьба».
Московскую Олимпиаду я всю провел в Останкино на телецентре. Работы было невпроворот.
И как ни хотелось вырваться в зал, ничего из этого не получилось. Хорошо еще, что нашлась свободная минута и, включив телетрансляцию, я успел захватить концовку финального поединка в тяжёлом весе. Поймал себя на том, что смотрю на телеэкран несколько отрешенно. Вот Сослан Андиев прошел в ноги Адаму Сандурскому. Поляк грузно осел на ковер, но его баскетбольный рост — за два метра — помог ему захватить ноги атакующего. Потянув Сослана на себя, он поставил его на голову, что называется «на попа». Где-то под ложечкой екнуло. Опасно. Даже сжался в комок. Но ситуация изменилась. Сослан успел перебросить ноги и накрыть Сандурского. Мне показалось, что лопатки польского борца чиркнули по помосту. Арбитр поднял тяжеловесов в стойку. Я с интересом вглядываюсь в Сандурского. Надо же, призер чемпионата мира и Европы, а я его вижу в первый раз. Залюбовался борцами: оба рослые, сухие. Сослан сражается, как Саша Медведь, идет плечом вперед, будто вытаскивает тяжело груженую телегу из колдобины.
— В этой весовой категории победитель завоевывает звание олимпийского чемпиона… — прорывается сквозь гул зала голос судьи-информатора. Концовка фразы тонет в аплодисментах, потому что мало кто из сидящих в зале в эти последние секунды боя уже сомневается в конечном исходе поединка. Опять заныло старое — рано ушел, мог бы тоже стать двукратным олимпийским чемпионом. Сослану ведь 28 лет. Интересно, дерзнет ли на большее. Может обойти Медведя. Вот они какие теперь ребятушки.
Затем вдруг поймал себя на том, что думаю уже о своем, телевизионном. Как здорово собран звук с помоста, любой шлепок, прерывистое дыхание, хлопки мокрого махрового полотенца в руках секунданта — все сочно, емко.