— Пуст. Пу-уст...
Покги Вала то и дело хватал его за руку:
— Да погоди же! Куда ты скачешь?
Наконец, совместными усилиями они выделили троих и поочередно внимательно осмотрели. У одного из них беспокойно бился живчик в ямке у шеи. Покги Вала сказал:
— Юзук вот у этого. Его нельзя отпускать.
Но Черкез угадал, что парень притворяется.
— Ты, сынок, обманывай, кого хочешь, — обратился он к парню, — но меня не проведешь. Встань, ты тоже пуст!
Покги Вала с криком протеста вскочил на ноги вслед за парнем, но у того действительно кольца не было, и он снова опустился на корточки.
Из оставшихся двоих один был безбородый, с глубокими морщинами на лице, — он сидел неподвижно и тяжело, точно ступа, по нему ничего нельзя было угадать. Другой был рябой смуглый парень, и трудно было разобрать, где у него что вздрагивает. Немигающие охотничьи глаза Черкеза впились в рябого. Тот немного волновался, но трудно было понять, происходит ли это оттого, что у парня под мышкой лежит перстень, или он хочет ввести отгадчика в заблуждение.
Черкез стоял в нерешительности и на помощь глазам пустил в ход язык.
— Ты, сын мой, хоть и вовсе не вздрагиваешь, юзук я получу у тебя. — И вслед за тем он обратился к безбородому: — А ты напрасно мучаешься, у тебя кольца нет. Хочешь, выведу из игры?
- Попробуй, — невозмутимо ответил безбородый, — может, и ошибешься.
Покги Вала не выдержал и опять вмешался:
— Ты ошибаешься, Черкез! Юзук непременно у Косе!
- Нет, вот у него, — спокойно возразил Черкез, не спуская глаз с рябого парня.
— Ты Косе не знаешь. Он хитрый.
— Как бы он ни хитрил, этот парень волнуется. Вот увидишь, юзук у него.
— Ну, если у него, то я не игрок! — раздраженно заявил вспыльчивый Покги Вала и, прежде чем Черкез успел ему помешать, схватил за плечо безбородого: — Косе, подавай кольцо!
В тот же миг рябой парень поднял руку, — на его указательном пальце поблескивал перстень. Раздался общий хохот.
Над неудачными отгадчиками посмеялись и приступили ко второму кругу игры. Когда шум стих, со стороны кибитки гелин снова донесся приглушенный стон, болью отозвавшийся в сердце Артыка. Он встал и пошел домой.
За кибиткой молодоженов, у самой стенки, молча лежала группа людей. Узнав среди них Ашира, Артык подошел к нему и спросил:
— Чего это ты разлегся тут?
Ашир ответил шепотом:
— Слушаю.
— Ну и дело же ты нашел себе! Интересно, да?
— А ты послушай-ка, что там делается!
Артык опустился на землю рядом с Аширом и тоже, как и другие, приложил ухо к стенке кибитки. За стенкой слышались голоса молодоженов — один звонкий, мальчишеский, другой тихий, приглушенный до шепота:
— Ложись, тебе говорю!
— Нет, не лягу с тобой!
— Тише, мальчик! Чего ты кричишь? Ну, а какой подарок ты мне приготовил?
— А что такое — подарок?
— Подарок — это подарок: конфеты...
— Не знаю, мать ничего не говорила об этом.
— Так ты — мамин сынок?
И снова громко прозвучало в ответ:
— И материн и отцов!
— Тихо, тебе говорят! А то возьму да ущипну!
— А я не останусь с тобой и маме скажу!..
Разговор оборвался, послышалась глухая возня. Должно быть, мальчуган хотел уйти, но девушка не отпускала его. Вдруг раздался плачущий выкрик:
— Ма-ма-а-а!..
Артык вернулся в свою кибитку и лег, но заснуть долго не мог. Свадебное веселье и стоны умирающей гелин, радость и горе, жестокое и смешное — все переплеталось в беспорядочных видениях этого дня. Особенно нелепым казалось то, что из-за лишнего пая воды женили мальчика на почти взрослой девушке, мучая их обоих.
На следующий день народ с утра собрался на широком поле к западу от аула. Здесь должны были состояться большие скачки, — на байскую свадьбу съехалось немало джигитов из других аулов.
Когда Артык выехал в поле, зрители уже сидели плотными рядами по обеим сторонам длинной скаковой дорожки, по которой взад и вперед носились участвующие в скачках джигиты, делая короткие пробеги своим скакунам. Глашатаи пронзительно выкрикивали имена коней и их хозяев, готовя парные заезды.
Артык решил не участвовать в состязаниях и накормил своего коня, а скакуны, которых готовили к состязанию, с вечера стояли с подтянутыми животами.
Чакан, горячий и злой конь Меле-бая, пританцовывал и не подпускал к себе никого, кроме выезжавшего его конюха. Мелекуш Халназара и Чакан Меле-бая были лучшими скакунами, известными далеко за пределами аула. Но у Мелекуша болела надкостница, и он не мог участвовать в скачках.