- Это наши тедженские дейхане пришли помогать Красной Армии. А вот их предводитель — Сары-мираб!
Кулагин поднялся на ноги и порывисто обнял дейханина:
— Кто красноармеец? Сын рабочего или крестьянина. За что он воюет? За счастливую жизнь рабочего и крестьянина. А крестьянин, когда нужно, приходит на помощь красноармейцу. Спасибо, дядюшка Сары! Этой вашей помощи в такой час мы никогда не забудем!
А Гандым, подошедший в это время с целым ворохом туркменских лепешек, которые нес он в скатерти и раздавал красноармейцам, бросился обнимать Мавы.
— Э, да это не халназаровский Мавы, — сказал он, оглядывая бывшего батрака, — это мой Мавы! Мой брат, мой отважный сын! А Мехинли... нет, твоя Майса... где она? Да, вы с Майсой подпустили-таки яду Халназар-баю!.. А там еще Атайры-гелин добавила! Ха-ха-ха!..
Привычный к смеху Гандыма, Мавы не смутился. Держа старика за плечи и глядя ему в лицо, он весело ответил на его слова:
— Гандым-ага, теперь наша пора!.. А Майса завтра приедет вместе с Анной Петровной, женой командующего. Ты заходи к нам, и если меня не будет дома, поцелуй за меня мою дочку Джерен.
В то время как Сары и Гандым угощали красноармейцев на привале, авангардные части Красной Армии уже вступили в город.
На базарной площади выстроились джигиты Кизыл-хана. После удачного боя все были веселы. Командиры Красной Армии во главе с командующим подъезжали к строю.
Кизылхан скомандовал: «Смирно!» — и поскакал навстречу командующему. Приняв от него рапорт, Чернышев обратился к джигитам:
— Джигиты тедженского отряда оправдали доверие командования Красной Агрмии и честно выполнили свой долг. Спасибо Кизылхану, спасибо вам... За проявленную в бою отвагу командование вручает вам боевое Красное знамя!
Меркулов подал знамя командующему, а тот передал его командиру отряда. Кизылхан опустился на одно колено, поцеловал край алого полотнища и, поднявшись, принес клятву:
— Товарищ командующий, принимая это славное знамя Красной Армии, я клянусь сражаться против белых и интервентов до полной победы. — Он обернулся к отряду и крикнул: — Клянемся все!
— Клянемся! — дружно отозвались джигиты. Алое полотнище пламенело на солнце, как знамя грядущих побед.
В этот день Дурды впервые увидел регулярные пехотные части Красной Армии. Они прошли далекий путь. Лица у красноармейцев были обожжены солнцем, губы потрескались от жары и пыли, потрепанные гимнастерки на плечах и спинах просолены потом. Но глаза на усталых лицах горели отвагой и уверенностью в победе. «Эти люди до конца преданы советской власти, — думал Дурды. — Их нельзя победить».
Артык получил у командующего разрешение на три дня съездить домой. На такой же срок командир полка дал отпуск Аширу.
Выехав на канал Кяль, Артык погнал Мелекуша прямо на запад.
Когда ветроногий конь пролетел мимо колодца, набиравшая воду Атайры-гелин шарахнулась сначала в сторону, а затем, узнав Мелекуша, закричала:
— Артык, остановись! Дай хоть посмотреть на коня!
Мамедвели-ходжа только что присел у арыка, чтобы совершить молитвенное омовение. Увидев мчащихся стрелою всадников, он решил, что едут за ним, и, не успев завязать шнурок штанов, кинулся домой. Споткнувшись о кувшин, Стоявший у порога кибитки, он упал, халат завернулся ему за голову. И тут же большой жук, гудя, с разлета шлепнулся ему в зад. Ходжа неистово завопил:
— Хай! Люди, помогите!
Сбежались соседи:
— Ходжам, что случилось?
Вытарашив глаза, Мамедвели посмотрел вокруг.
— В меня стреляли!
— Кто стрелял?
Ходжа указал рукою на запад. Артык уже превратился в черную точку.
Из-под халата Мамедвели с сердитым гуденьем вылетел черный жук. Гандым еле сдерживался от смеха.
— Ай, ходжам! Черная пуля и верно попала в самую цель!.. Ходжам-ага, смотри, чтоб рана не загноилась...
В это время опять донесся голос Атайры-гелин;
— Большевики скачут!
Мамедвели простонал:
— Хай! Это за мной! Спасите!
Гандым покатился со смеху:
— Ходжам, лежачего и змея не трогает! Никто не тронет раненого! Ты только, пока рана не загноилась, приложи морковь!
И снова Атайры-гелин прокричала:
— Это Артык и Ашир!
Ходжа затрясся, как в лихорадке. А Гандьша словно позолотили лучом радости. Он сразу перестал хохотать и торжественно сказал:
— Люди, да озарятся очи ваши!
Плача, подошла мать Ашира.
— Где Артык-джан? Где Ашир-джан? — спрашивала она.
Но Ашир, соскочив с коня, уже шел к ней с протянутыми руками.
Соседи окружили Ашира. Гандым от радости готов был схватить земляка в охапку, поднять, закружить, но для этого ему теперь нужна была немалая сила. Амир словно вырос, раздался в плечах, окреп. Гандым одобрительно оглядел его и сказал: