Чернышов понимал теперь, почему Артык так возмущен.
— Артык, ты прав, — решительно сказал он, — такое положение, конечно, несовместимо с советскими законами. Я сегодня же напишу обо всем этом в областной ревком.
— Товарищ командующий! Зачем писать? Пошлите меня в Теджен, — не с полком, а с одной сотней, — и я в одну неделю наведу там порядок!
— А сколько у нас на фронте таких всадников, как твои? Сколько в области таких уездов, как Теджен? Если мы в каждый уезд пошлем по сотне всадников, что останется на фронте? А потом, это не годится — наводить порядок в мирной обстановке вооруженной силой. Тут нужна большая разъяснительная работа, к управлению надо привлекать само население.
— Это не бывший ли волостной — население, которое вы привлекаете к управлению? Я сам виноват! Мне надо было расправиться с ним еще раньше. — Артык уже почти не владел собой. Помолчав немного, он опять повысил голос: — Товарищ командующий, когда же у нас будет наведен порядок?
— Артык, — сказал Чернышов, — все будет сделано. Я прошу тебя немного повременить.
С минуту Артык стоял молча. Вдруг зашевелились губы, задвигались усы. Не произнося ни звука, он отстегнул от пояса кобуру с наганом и осторожно положил на стол. Потом решительно взглянул в лицо командующему:
— Пока глаза мои видят, совесть не позволяет показывать волку затылок. У меня болит сердце... Хотите — отдайте меня под суд, хотите — расстреляйте на месте. Я не пойду воевать, пока... Если же не сделаете ни того, ни другого, я найду оружие, найду джигитов... Ходжамураду и всей его шайке я летом устрою зиму или сам пропаду!
Ожидая ответа, Артык стоял без движения.
Чернышев, взволнованный этими словами, сказанными от чистого сердца, глубоко задумался и молча постукивал пальцами по столу. Только пушистые усы его беспокойно шевелились.
У Артыка не хватило терпения.
— Прощай, товарищ Чернышов! — твердо произнес он и решительно шагнул к двери, но Иван Тимофеевич поднялся и крепко взял его за плечи. И как ни старался он быть ласковым, голос его прозвучал сурово:
— Артык! В мои обязанности не входит вмешиваться в дела тыла. Однако я приму все меры. Даю тебе слово! Считай, что тедженские дела упорядочены. А ты немедленно возвращайся на фронт. Прошлый раз наше наступление на станцию Коч закончилось неудачно, на этот раз, может быть, возьмем Кизыл-Арват. Я уверен, что в этих боях ты проявишь особое мужество. После взятия Красноводска мы с тобой серьезно займемся делами области, заставим расцвести тот сад, который тебе так хочется видеть уже сегодня. Иди, будь здоров и возвращайся с победой!
Артык, ни слова не говоря, взял свое оружие. Командующий крепко пожал ему руку.
В тот же день в Теджен по настоянию командующего была послана чрезвычайная комиссия. Ей был придан отряд в пятьдесят всадников.
Глава двадцать седьмая
Чрезвычайная комиссия, в состав которой был включен и Дурды, вечером выехала из Ашхабада и на другой день прибыла в Теджен. Прежде всего она познакомилась с положением в городе. Несмотря на то, что цели комиссии никому не были известны, Ходжа-мурад сразу почуял неладное и на всякий случай отправил своего дружка Хуммета в Байрам-Али.
Председатель комиссии, член областного ревкома Артамонов, с первых же шагов столкнулся со странным положением. Председатель Тедженского ревкома заявил, что Ходжамурад является незаменимым работником, особенно для связи с аулами. Артамонов понял, что посаженное Ходжамурадом колючее дерево широко разбросало свои ветви и если его не вырвать с корнем, оно разрастется на весь уезд. Но он не забывал и опасности, которая могла быть вызвана слишком поспешными, крутыми мерами. Положение осложнялось еще тем, что, как ни старались члены, в комиссию не поступило ни одной жалобы на Ходжамурада. Не раз сам Артамонов вызывал на разговор о Ходжамураде местных работников и жителей, но не получал определенных ответов.
— О да!.. Ходжамурад крутоват, но в общем неплохой человек, — отвечали обычно председателю комиссии.
Ходжамурад не жалел подарков, чтобы расположить в свою пользу всех, чье слово могло иметь вес. Ему удалось зазвать к себе домой даже командира отряда чрезвычайной комиссии. Он накормил его жирным мясом, напоил крепкой кишмишовкой, подарил маузер с двумя сотнями патронов. Уже на следующий день после приезда комиссии в ревкоме был сделан отвод Дурды как члену ее. Артамонов только дивился проворству бывшего волостного.