Чернышев хотел одним ударом пробиться на Красноводск, чтобы оказать помощь бакинским рабочим, но это не удалось. Белые разрушили железнодорожный путь в районе Небит-Дага. В Красноводск, как доносила разведка, прибывали новые деникинские части с Северного Кавказа.
Заслушав обстоятельный доклад Артамонова о положении в Тедженском уезде, облревком принял ряд важных решений по работе в аулах. Ночью, после окончания заседания в ревкоме, Николай Матвеевич выехал на фронт.
Всего несколько дней прошло с тех пор, как части Красной Армии заняли Казанджик. Утром, подъезжая к городу, Артамонов увидел, что все поле перед станцией изрыто снарядами. На станции стоял выведенный из строя броневик белых, на путях виднелись разбитые, полуобгоревшие эшелоны. Бой по всем признакам был жаркий. Резкий ветер заставлял красноармейцев ежиться. Но это не портило общего приподнятого настроения. В эшелонах играли гармошки, тренькали балалайки. Бойцы, собравшись в круг, азартно хлопали в ладоши, подбадривая неутомимых плясунов.
Артык радостно поздоровался с Артамоновым. Николай Матвеевич привез ему добрые вести из Теджена и из аула. Рассказы его о Бабалы заставили Артыка забыть обо всем. Когда он взял в руки переданную ему Артамоновым сумочку для чая, его охватила безудержная радость: вышивка Айны, следы ее искусных рук...
Чувства Артыка передались и Николаю Матвеевичу. Ему живо представились шумные бакинские улицы, небольшая квартирка на четвертом этаже и двое детей-погодков. Когда он сможет обнять их, прижать к груди?..
Артамонов пошел искать Ашира. Он нашел его одиноко стоящим в стороне от вагонов. Артамонов спросил:
— Товарищ Ашир Сахат, прости меня за вопрос: ты от кого-нибудь ждешь подарка?
Ашир с недоумением посмотрел на малознакомого человека. Он знал от Артыка, что Артамонов ездил в Теджен, но какое это имело отношение к нему? Он коротко ответил:
— Ни от кого не жду.
— Почему так?
— Кто же у меня дома, кроме старой матери?
— Может быть, близкий друг или невеста?
Перед глазами Ашира мелькнуло лицо Шекер, он смутился, но тут же отогнал надежду от сердца: «Что может знать о Шекер этот незнакомец?» Вздохнув, он сказал:
— Товарищи мои здесь, а невесты у меня нет.
— Вот уже никогда не поверю! Чтобы ни одна девушка не полюбила такого молодца?
— Разве до любви, когда идет такая война?
— Настоящей любви и война не помешает. К любящему и страх не идет. Не хочешь говорить, так я сам скажу: у меня есть подарок для тебя от одной девушки. Если не скажешь ее имя, не отдам. Девушка сама так наказывала!
Ашир даже не заметил, как у него вырвалось:
— Шекер!
— А говоришь — нет любимой!
— Разве я сказал, что есть?
— А Шекер?
— Шекер... Так ведь она сестра Артыка!
— А тебе она кто?
Ашир не отвечал: «Может, этот человек смеется надо мной?..» Когда же Артамонов показал расшитую шелками тюбетейку, ему захотелось вырвать ее из его рук. Однако он все еще не верил: «Может, это послали Артыку?..» Артамонов решил больше не мучить молодого джигита и протянул Аширу тюбетейку.
— Шекер послала тебе этот подарок с таким условием: «Если Ашир, — сказала она, — не потеряет ее и сам вернется здоровым, — тюбетейка его и я его; если же труд мой попадет в руки врагу...»
— Нет, Шекер не скажет так! — перебил Ашир, протягивая руку к дорогому подарку.
— Почему не скажет? Неужели ты допустишь, чтобы эта тюбетейка попала в руки врагу? Ведь это искусство Шекер — искусство твоего народа!
— Чтобы ни сказала Шекер — я ношу это оружие не для себя!
— Молодец, Ашир! На, надевай да хорошенько береги!
Ашир надел тюбетейку под папаху, и сразу ее тепло достигло сердца. В эти минуту он забыл обо всем на свете и, вдруг вспомнив, что забыл поблагодарить, крикнул вслед Артамонову:
— Эй, товарищ, спасибо!
Николай Матвеевич на ходу повернул к нему голову и улыбнулся:
— Что так поспешил? Можно б сказать и при следующей встрече!
Ашир снял тюбетейку, полюбовался вышивкой, потом поднес к лицу и прошептал:
— Душу отдам — тюбетейку не отдам!..
Придя в себя, он заметил вокруг какое-то странное оживление. Красноармейцы суетливо наводили порядок в вагонах, подтягивали ремни, тщательно осматривали обмундирование вплоть до пуговиц; кавалеристы проверяли седла, сбрую; санитарный врач пробежал на кухню. Ашир осмотрелся вокруг: нет ни Артыка, ни Тыжденко. Он подумал: «Может быть, это мне только кажется? Уж не лишила ли меня разума эта тюбетейка?» Но тут он увидел командиров, которые собирались на станции, тоже подтянутые, озабоченные, и сам побежал в сторону своей сотни.