С годами дружба между Арутюном и Халназаром крепла. Арутюну, имевшему связи в канцелярии удельного ведомства, не стоило большого труда устроить Халназара на должность мираба одного из казенных каналов, принадлежавших царю. Выгода была обоюдная: Арутюн драл три шкуры с завербованных для него Халназаром дейхан, оплачивая их работу только одной пятой частью урожая, а Халназар набивал добром амбары удельного ведомства, устилал дорогими коврами полы в домах начальства, но никогда не забывал и себя — его собственные амбары ломились от зерна. Благодаря Арутюну Халназар стал даже главным мирабом казенных каналов, но не сумел удержаться на этой должности и года: друг Арутюна, полковник Ломакин, был сменен, новый начальник канцелярии стал вводить свои порядки, и Халназар был изгнан из старших мирабов. Оставаться в должности младшего мираба он счел ниже своего достоинства и вернулся в аул. А Арутюн-ходжайн превратился тем временем в крупнейшего хлопковода. Он не только получал львиную долю хлопка, засеянного и собранного чужими руками, но еще за бесценок скупал долю дейхан, очищал хлопок-сырец на своем заводе и продавал московским и варшавским фабрикантам. Сейчас он приехал к Халназару совсем не для того, чтобы вести пустые разговоры о войне. В России уже сказались тяжелые последствия непрерывных призывов в армию: посевы сильно сократились, цены на хлеб росли. И Арутюн задумал всюду, где только возможно успеть, скупить урожай на корню.
Решив, что время для делового разговора настало, он подложил под колено пуховую подушку, уселся поудобнее и обратился к хозяину дома:
— Халназар-бай, ты знаешь, зачем я приехал?
— Ходжайн, хоть ты и долго живешь среди туркмен, но туркменского обычая не знаешь. Гость — пленник хозяина.
— Это верно. Однако...
— О причинах приезда говорят тогда, когда о них спросят.
— Да, но ты знаешь...
— И знать не хочу.
— О, да не обрушится дом твой! — недовольно проговорил Арутюн и вздохнул.
— Мой дом крепок. Он и в бурю не зашатается.
— Ах, да пойми ты!..
— Если не пойму, ты объяснишь.
— Ай, молодец! Метко сказано. Но я должен успеть к скорому поезду в Мерв. Утром надо выкупить вексель на десять тысяч.
— Ты не из тех, которым страшен один просроченный вексель.
— Да, но...
В это время у входа появился Мавы и спросил:
— Бай-ага, там приехали люди, можно впустить?
— Нет, пусть идут в дом, — ответил Халназар и обратился к гостю. — Там прохладнее, там и будем разговаривать о деле.
Арутюн вздохнул и развел руками:
— Гость — раб хозяина.
Халназар громко расхохотался и сказал:
— Артын-ходжайн, зная, что ты приедешь сегодня, я заранее предупредил людей. Когда увидишь их, не будешь жалеть, что я задержал тебя.
В кибитку вошел человек, смиренно опустив глаза. Он тихо произнес слова приветствия, затем неторопливо снял черные башмаки с острыми, загнутыми кверху носами и, мягко опустившись на колени, поздоровался за руку с Арутюном. Это был Мамедвели-ходжа.
Арутюн знал, что у мусульман лица, причисляющие себя к потомкам пророка, очень высокомерны, и был немало удивлен тому, что ходжа держал себя так приниженно.
Мамедвели поднял глаза и, поглаживая бороду, обратился к Арутюну:
— Спрашивайте, ходжайн.
— Говорите.
— Не вам ли первому говорить?
— Нет, господин ходжам, я не вправе.
— Здоровы ли вы, ходжайн?
— Слава богу.
— Благополучны ли вы?
— Спасибо, вполне.
— Здоровы ли детки-малютки?
— Благодарю.
— Скотина как — цела, невредима?
Арутюн пожал плечами: скотоводством он не занимался, а если выпадал случай выгодно перекупить партию баранов, немедленно перегонял ее в Теджен или в Мары, на городскую бойню. Но не дать никакого ответа при обряде приветствия значило признать неблагополучие, и он ответил:
— Вашими молитвами.
— А сами вы вполне здоровы?
— Благодарствуйте.
— Семья ваша в довольстве и благополучии?
— Слава богу.
— Здоровы ли мать и отец ваши?
— Спасибо, здоровы.
— Родственники, близкие — все здоровы?
Арутюн опять пожал плечами и не нашел что ответить. Ходжа продолжал:
— Благоденствует ли весь великий народ?
Арутюн мысленно выругался: «Вот привязался, старый дурак!» — и, не зная, как лучше ответить, неопределенно сказал: