— Это что? — спросил врач.
Рябой опустил глаза. Ему хотелось ответить дерзкой грубой бранью, но он сдержался. А врач повторил свой вопрос:
— Что это?
Оба волостных вскочили с мест и набросились на рябого:
— Это 410, эй?.. Говори, негодяй! Ты что, онемел?
Опустив ногу лошади, рябой почесал за ухом и угрюмо проговорил:
— Откуда мне знать?.. Может, заноза...
Чернобородый лошадник-туркмен опять поднял ногу лошади, — волостной Хуммет проверил подозрения врача.
— Эй, сын свиньи! Это что? — закричал он, нащупав головку забитого в копыто гвоздя.
Рябой изменился в лице, задрожал, глаза у него налились кровью, губы задергались. Переступив на укороченную левую ногу, он обернулся к Хуммету и крикнул:
— Волостной-хан, это... — и грубо выругался. Волостной наотмашь ударил его по лицу, и он свалился.
— Что там такое? — гневно спросил полковник.
Пока волостной объяснял, рябой поднялся и, выхватив нож, бросился к столу. Еще секунда — и он всадил бы нож в спину Хуммету, но лошадник-туркмен успел схватить его за руку. Подоспели полицейские, скрутили рябого. Тот с ненавистью взглянул на Хуммета:
— Ты еще попомнишь это, собака-волостной! Или ты меня доконаешь, или я заставлю твою мать залиться слезами!
Рябого увели.
Высокого роста седобородый глашатай в островерхой шапке, с красным платком на шее, держа руку у рта, закричал:
— Старшина аула Гоша Бабахан-арчин!
К столу подошел смуглолицый человек в черной папахе с завитками, в шелковом красном халате, перехваченном клетчатым шелковым кушаком. Полковник, расправив обеими руками пышные усы, улыбнулся:
— А-а, арчин Бабахан! Очень хорошо.
У Бабахана тоже был такой вид, точно он целую неделю беспробудно пьянствовал. Выпучив большие черные глаза, он громко сказал:
— Пусть будет здоров господин полковник!
Начался прием коней аула Гоша.
Артык, позабыв спешиться, стоял в стороне и наблюдал. То, что произошло с рябым, привело его в ярость. Теперь он со страхом ожидал своей очереди. В голове проносились сотни различных мыслей. Он стал уже думать, что напрасно не продал коня волостному, когда тот добивался этого через Бабахана. И тут же, с ненавистью посмотрев на старшину и Ходжаму-рада, подумал: «Нет, лучше уж помучиться, чем отдать гнедого таким негодяям!» Но по мере того, как приближалась его очередь, решимость все больше оставляла его. Он уже раскаивался, что так слепо повиновался приказу и приехал. Вдруг он услышал возле себя голос глашатая:
— Если ты Артык Бабалы, веди коня!
Гнедой Артыка привлек общее внимание. Все окружили его. Даже полковник встал со своего места и подошел. Конь стоял, настороженно прижав уши, и казался смирным. Но когда врач вздумал погладить его по крупу, гнедой чуть не лягнул его. На левой ноге у коня с внутренней стороны была небольшая шишка. Лошадник-туркмен не обратил на нее никакого внимания, но врачу она не понравилась. Через переводчика он обратился к Артыку:
— А ну-ка подними ногу коню!
Когда Артык исполнил приказание, врач протянул палец к голени коня и спросил:
— Это что?
Артыку не хотелось отвечать. Но после повторного вопроса он угрюмо ответил:
— Если не знает сам доктор, откуда мне знать?
Врач пристально посмотрел на Артыка:
— Сознайся, — бил по ноге палкой или привязывал камень?
— Ну, если бил, — так узнай!
Не решаясь высказать что-либо определенное о шишке на голени, врач вопросительно посмотрел на туркмена-лошадника. Тот хотел объяснить, что это пустяковый нарост на кости, но в это время услышал сзади предупреждающее покашливание и оглянулся: волостной Ходжамурад подмигивал ему, щурил глаз. «Должно быть, волостной хочет освободить этого коня», — подумал он и ничего не сказал врачу. Когда же полковник, сняв пенсне, самолично осмотрел шишку на голени и спросил, что это такое, лошадник ощупал голень и, украдкой взглянув еще раз на волостного, сказал:
— По-моему, порок.
Эти слова обрадовали Артыка: он решил, что его гнедого могут отпустить. Сделав два шага вперед, он обратился к полковнику:
— Баяр-ага, твои доктора, оказывается, знают свое дело. Мой конь — калека. Он иногда по нескольку дней хромает. Бывает и так: скачет во весь опор и вдруг сразу остается на трех ногах. Если возьмете его, не поверив мне, — причините вред царскому солдату. Вдруг конь захромает в опасном месте и выдаст отважного джигита в руки врага...
Артыку казалось, что он сказал вовремя и уместно. Действительно, после того как эти слова были переведены, полковник махнул рукой и сказал: