Выслушав перевод, полковник приветливо взглянул на высокого седобородого человека:
— А-а, Халназар-бай? Я его знаю, — полковник кивнул ему головой.—Когда мы вылавливали шайку разбойника Айдогды, я был у него в гостях. Помню, помню! И сейчас еще чувствую во рту вкус его плова с курицей и шашлыка из фазана. Говори, Халназар-бай!
Ласковые слова полковника приободрили Халназара. Лицо его приняло обычное высокомерное выражение, тусклые глаза засветились решимостью. Обнажив поседевшую голову, он зажал папаху под мышкой и начал:
— Я рад, что господин полковник разрешил мне высказать просьбу народа — это для меня великая честь. Мы очень благородны белому царю, — нас, мусульман, он хочет поставить в один ряд со своими подданными. Я не знаю, как благодарить за оказанный нам почет.
Халназар тяжело вздохнул. Покги Вала подбодрил его:
— Ай, молодец!
— Господин полковник! — продолжал Халназар. — Ваши верные подданные выполнят повеление царя. Но я хочу напомнить: наш народ — бедный, темный народ, никаких стран, кроме своей, он не видел и никакого рабочего дела не знает. Он умеет лишь пахать землю и пасти скот. Если сейчас собрать людей и повезти на работы, от них не будет никакой пользы, наоборот — они будут путами...
В тот момент полковник, которому толмач слово в слово переводил речь Халназара, прервал его:
— Господин бай, в своих высочайших повелениях государь император не погрешим. Ему все известно лучше, чем мне и тебе. Туркменских джигитов он считал самыми отважными. А ты, господин бай, умаляешь достоинства своего народа. Ваши доблестные джигиты... Впрочем, сейчас дело даже не в этом. От вас требуют не солдат для фронта, а рабочих для тыловых работ.
Этими словами полковник хотел подсказать Халназару нужный ответ. И Халназар понял это, но его было не так-то легко сбить с толку. Делая вид, что он во всем согласен с полковником, он продолжал:
— Вот об этом я и хотел сказать, господин полковник, — подхватил он с притворным простодушием. — Послать туркмена на черную работу — значит втоптать в грязь доброе имя джигита. Выполнить работу, которая от них требуется, наши люди не сумеют, и это позором ляжет на наши головы. Но если собрать добровольцев, обучить их и послать на войну, они прославят имя джигита и белого царя. Поэтому наша просьба такая, господин полковник: пусть от нас возьмут сколько надо людей, но пусть это будут добровольцы-джигиты. Если народ будет освобожден от набора, он сможет дать больше хлеба для доблестных войск царя. Мы просим...
Речь Халназара докончил старшина со шрамом:
— Пусть возьмут от нас все до последнего ягненка, но не трогают наши души!
Полковник терпеливо и снисходительно слушал Халназар-бая, но слова старшины со шрамом ему не понравились. Халназару он ответил мягко:
— Халназар-бай, у тебя умные слова. Может быть, некоторые из них я приму во внимание. Но... повеление государя императора — нерушимый закон. Его величество повелел взять людей. И пусть хоть весь мир перевернется, он своего указа назад не возьмет! Поэтому лучше не мечитесь понапрасну, не мучайте себя, а повинуйтесь царскому указу!
Все стояли, понурив головы, и молчали. Волостные Векиля, Бека, Утамыша толкали друг друга в бок, но ни один из них не решился говорить. Тогда Ходжаму-рад, боясь гнева полковника, проговорил, весь съежившись:
— Господин полковник, от имени волостных, старшин и эминов Тедженского уезда я даю слово — к назначенному сроку, как сказано в повелении великого государя, собрать и привести людей на тыловые работы...
Сары, не вытерпев, прервал волостного:
— Пусть дают слово волостные! Пусть подписываются старшины! Но мы, выборные эмины, и народ, не можем дать людей!
Полковник грозно крикнул:
— Что он говорит?
Сары повторил свои слова. Старшина со шрамом на лбу, подавшись вперед, хотел что-то сказать, но полковник бешено топнул ногой. Старшина побледнел, шрам над его бровью задергался, он раза два проглотил слюну и, несмотря на гневный крик полковника, вышел вперед:
—И я повторяю слова Сары: хоть засыпайте нас пушечными ядрами, мы добровольно людей не дадим!
Полковник пришел в ярость:
— А-ах, так?
Мясистый подбородок его задрожал, глаза остро сверкнули. Волостные виновато опустили головы. Из-под шапок старшин обильно струился пот. Даже Ташлы-толмач растерялся. А полковник, тыча пальцем в старшину со шрамом, кричал, задыхаясь от ярости.