Халназар не любил откладывать исполнение своих решений. В один из дней в конце июня в его кибитку набилось много народу. Почетные места заняли старики. Чай с сахаром ставили перед ними в изобилии. После разной болтовни о том, о сем и шуток толстяка Покги
Нобат-мираб трясущимися руками плеснул чаю в свою пиалу и начал свое слово:
— Народ! Например, на нас обрушилось тяжелое бедствие...
Мамедвели, погладив бородку, набожно произнес:
— Да сохранит нас аллах!
Нобат-бай продолжал:
— Например, пословица говорит — от плохого откупись. Гюльджамал-хан хоть и женщина, но, говорят, державная. Она занимает место Нурберды-хана. Говорят, заботится о народе. Ходят слухи, что она поедет к царю, хочет добиться отмены набора туркмен. Поэтому, например, нужна помощь деньгами...
Вмешался Покги Вала:
— Да, да! Гюльджамал-хан — дочь благородного человека. Да она и родственница наша! Она из рода Амаша-Гапанов, из семейства Соку — да разве вы не помните? Непес-бек, вы же знаете, ее родной брат.
Черкез, погладив среднюю из трех прядей на подбородке, сказал, что было у него на уме:
— По-моему, сейчас нужны будут деньги.
Халназар с важным видом заметил:
— О деньгах ли речь, когда дело идет о жизни людей! Если дело можно поправить деньгами, так они сейчас вроде грязи, которая липнет к ногам.
Ашир, сидевший с краю, крикнул, вытянув шею:
— Бай-ага, это верно! Но сейчас у дейханина еле душа в теле!
Покги Вала, поморгав глазами, сказал:
— Мы дейханина трогать не будем.
— Если баи проявят жалость к народу и возьмут на себя расходы — что может быть лучше!
— Мы баев тоже трогать не будем.
— Что же, Гюльджамал-хан вместо денег принимает добрые пожелания?
Нобат-бай вытер пот с лица и сказал с укором:
— Ашир, ты, сынок, например, вытираешь рот сухой щепкой. Ты хочешь, чтобы в орехах не было гнили. Так не бывает.
Седой старик в облезлой с краев папахе угрюмо проговорил:
— Ашир прав. Доили-доили дейханина, превратили его в тощую корову. А если она теперь не только молока, но и воды не даст, — что тогда будет?..
Халназар грубо оборвал старика:
— Вам говорят: жизнь или нож? А вы все свое...
Покги Вала пошел напрямик:
— Фу, гляди-ка о чем говорят! Мы обойдемся доходом с аренды!
Мамедвели одобрил:
— Очень хорошо! Если господь бог посылает болезнь, то он же дарует и исцеление. Слава создателю! Бедствие, обрушившееся на нас по воле аллаха, будет устранено им же ниспосланным урожаем.
Черкез беспокойно завозился на своем месте и, осуждающе покачав головой, сказал:
— А дейханин только и надеялся на арендную долю урожая. Он рассчитывал покрыть ею долги, оплатить часть налогов. Что же будет, если и это отнимут у него?
Артык, сидевший прислонясь к остову кибитки, насмешливо бросил:
— Что будет? Дейханин целый год мучился на своем клочке земли, а смажут горло маслом вместо него другие!
Халназар-бай понял, в чей дом брошен камень. Он выкатил глаза, наморщил мясистый лоб, и казалось, обрушится сейчас на Артыка с грубой бранью. Но в ту же секунду притворно заулыбался. Должно быть, ему стало ясно, что если сейчас наброситься с руганью на молодого дейханина, поднимется шум, начнется ссора и дело не сладится. Поэтому, сдержав себя, он мягко, по-отечески, обратился к Артыку:
— Ты, сын мой, всегда говоришь такие злые слова! Кто сам себе пожелает худа? Кому это выгодно, чтобы такие, как ты, юнцы безбородые, были брошены в пасть войны? Если бы ты как следует подумал о том, какие мучения испытывает сейчас твоя мать, беспокоясь о тебе, ты не говорил бы таких глупых слов.
Покги Вала тотчас же подхватил:
— А ты сам-то поедешь на войну, если тебе скажут: «Иди»? Конечно, не поедешь, уж это я знаю. Не поедешь, говорю, не поедешь! Да, мой сын, говорить перед народом — это не то, что жать серпом, — куда захотел, туда и ударил! Вот скажи-ка — поедешь на войну или не поедешь?