– Ну, угадали и что с того?
– А что еще вы любите? Бильярд любите?
– Ну, в общем, играл раньше.
– А сейчас перестали?
– Некогда. Много работы, знаете ли...
Зоя Владимировна снова надела очки и сложила руки замком.
– Когда у человека заболевает сердце, он теряет интерес к жизни. В этом и есть особенность болезней сердца. Вы не ходите на рыбалку, не потому что работа вас заела. Ее и раньше было много, этой вашей работы. Сердце у вас больное, поэтому и не ходите.
Она отвернулась к компьютеру, давая понять, что ставит точку в этом споре.
– Жду вас через три дня, не позднее, – сказала она ему на прощание.
Закрыв за собой окно, Смольников включил фонарик, привязанный к рукаву кусочком скотча. Стекло фонарика было на три четверти закрашено черным фломастером, поэтому тонкий луч едва-едва выхватил из темноты какие бесформенные фрагменты мебели.
– Свети только под ноги, – сказал Омаров, осторожно продвигаясь вперед. Весь зал битком был набит старыми пыльными стульями и столами.
Старательно огибая препятствия, Саша подобрался к двери, поддел ее снизу ломиком и снял с петель. Следом вступил в действие Омаров, он навалился на нее, пытаясь высадить дверь плечом.
– Нет, так не получится! – прошептал Смольников, внимательно оглядывая створку. Старая типовая конструкция не позволяла запросто выдавить ее, нужно было повозиться.
Они взялись за монтировки, концы которых специально обработали точильным кругом, и стали выковыривать углубление под язычок замка. Наконец, дверь поддалась и, после короткой приглушенной возни, распахнулась.
Первым делом нужно было обезвредить сторожа. Они медленно пошли по черному жерлу коридора, касаясь стены руками. Каждый шаг отзывался тихим скрипом деревянного пола, покрытого линолеумом и обитого на стыках истертыми до блеска железными полосками. В коридоре стоял стойкий запах химии и пыли.
Тихо зашли в туалет и убедились, что он пуст. Натянули на лица платки. Омаров достал из кармана нож. Так же тихо и уверенно спустились на второй этаж и проверили его от начала до конца. Весь этаж полностью был отдан под лаборатории. Под лучом фонарика белели таблички с диковинным и устрашающими, на первый взгляд, названиями типа: «Лаборатория экологии вирусов», «Лаборатория противовирусной защиты».
Судя по схеме, дальше нужно было спускаться по западной лестнице, чтобы зайти к будке сторожа с тыльной стороны.
По схеме, туалет на первом этаже был заколочен, во всяком случае, на квадратике стоял крест, означавший, что дверь недоступна. Следовательно, сторож мог находиться только в будке, в гардеробной или просто слоняться по коридору. Последний вариант был самым предпочтительным – чем дальше сторож от телефона и сигнализации, тем лучше. В итоге, они столкнулись с ним на лестничной площадке, совершенно неожиданно для обеих сторон. Видимо, сторож все-таки заподозрил неладное и решил подняться наверх, посмотреть что там и как.
– Ой бай! – вскрикнул старик, увидев перед собой две массивные черные тени.
– Тихо, а то убью! – зашипел на него Смольников.
– Ой, бул ким?! – дрогнувшим голосом произнес сторож по-казахски, пятясь назад.
Жантик молниеносно оценил обстановку и заговорил со стариком на родном языке:
– Э, атай, аузынды жап! Если будешь дергаться, зарежу!
Он вышел вперед, держа перед собой нож, чтобы старик увидел клинок.
– Кудай соктасун, улым! Делайте что хотите, только не трогайте меня!
– Никто тебя не тронет, если не будешь шуметь! – Омаров схватил его за грудки и медленно, как на буксире, потащил вниз, в коридор первого этажа. Смольников достал из кармана скотч и обмотал старику руки. Затем заклеил ему рот. Прикасаясь к его телу, вдруг почувствовал, как у того от страха напряглись все мышцы, он был как каменный. «Каждый хочет жить... – подумал Смольников, обматывая скотчем темное смуглое лицо. – Каждый боится смерти!» Он никогда еще не связывал человека по-настоящему, с целью обездвижить, лишить свободы. Помнится, в первые месяцы знакомства со своей девушкой, с Наташкой, они как-то решили разнообразить свой интим. Начитавшись журналов типа «Изюминка», взяли бельевую веревку и стали упражняться в новых видах сексуального возбуждения, связывая поочередно друг друга. И ему тогда совершенно не понравилось это дело. Он испытывал чувство форменной дикости и нелепости, когда вязал тонкие изящные руки своей девушки. Одним словом, не пошла у них эта тема, они забросили веревки куда подальше и больше не возвращались к ним.
Сейчас Смольников ничего подобного не ощущал, даже волнения не было, все чувства ушли на второй план. Связав пленника, Смольников повел его в узкий отвод прямо напротив центрального входа, туда, где в свете пыльной тусклой лампочки чернел выход на задний двор.
– Как открыть дверь? Отвечай! – спросил Омаров, тряхнув старика за шкирку, для острастки. Сторож что-то пробубнил нечленораздельное.
– Ключ! Он говорит про ключ! – догадался Смольников.
Омаров пошарил в карманах сторожа, пока в полной тишине не звякнуло что-то железное.
– Нашел!
Старик в ответ замахал головой.
– Нет, это не те ключи, – снова перевел его жесты Смольников.
– Куда он кивает? – задумался Омаров.
– Он показывает в сторону своей будки!
Они потащили сторожа к его столу, где в свете настольной лампы лежала раскрытая газета. В будке было тесно, пахло табаком, за плотной тканью занавески просвечивали уличные фонари. На подоконнике старика ожидал его нехитрый ужин – литровая банка, наполненная мутной жидкостью, сквозь которую белели куски лапши, картошка и еще что-то бесформенное.
После минутной суеты с открыванием различных ящичков, они раздобыли увесистую связку ключей. Старик радостно замотал головой.
– Будь благоразумным, старик, не пытайся освободиться или кричать. Ты не виноват в происшедшем, понял? Просто дождись утра, и тебя развяжет кто-нибудь.