Он искал глазами чужого наблюдателя, человека, который должен был оставаться снаружи и охранять гостей. Если эти люди пришли сюда за тем же, что и он, то они знают что делают, а, следовательно, действуют по всем правилам. Наблюдатель обязательно должен был быть. Он мог походить на самого банального ночного прохожего, стоящего вдали от света фонарей. В другом случае, он мог сидеть в машине, припаркованной где-то неподалеку. Если Сухрабу удалось бы снять наблюдателя по-тихому, то он вполне мог пойти на перехват чужаков.
Сухраб вернулся в джип. Торопливо, даже судорожно, вынул из верхнего кармана пиджака пластиковый цилиндрик с таблетками, и забросил одну под язык.
Майор принял сладкую крупинку нитроглицерина, потому что боялся сердечного кризиса. В последнее время он чувствовал себя неважно. Пару месяцев назад, на медкомиссии, молодая врач вытащила из маленького портативного кардиографа листок бумаги и нахмурила свой лобик. Она взяла карандаш, чиркнула что-то на кардиограмме и показала ее майору.
– Вот эти «эстэшки» мне совсем не нравятся, – сказала она в ответ на его недоуменный взгляд.
– Я не разбираюсь в ваших терминах, что означают эти самые «эстешки»? – спросил он.
– Это означает, господин майор, что надо бы вам педальки понажимать...
– Какие еще педальки? – совсем растерялся Сухраб.
Что это еще за педальки, он узнал уже в алматинском кардиоцентре, где его без очереди приняла Зоя Владимировна Самойлова, врач высшей категории. Медсестра проводила его в комнатку с велоэргометром, закрепила на его теле датчики и попросила крутить педали с постоянной скоростью один оборот в секунду. Сначала ему это показалось даже забавным, но с каждым разом медсестра увеличивала нагрузку, и сохранять прежнюю скорость стало очень трудно. В загородном тренировочном зале, принадлежавшем спецназу «Арыстан», куда ездили офицеры не только из КНБ, но и из других ведомств, включая внутренние войска, он предпочитал работать со штангой и другими тяжестями. Всякие там беговые дорожки и велосипеды не любил и не понимал, какой может быть от них кайф. Да и бегал он хорошо, возрастные свои нормативы перекрывал шутя.
Долго в тот день майор просидел в кабинете врача. Маленькая черная мушка, едва проснувшаяся от зимней спячки, апатично летала по кабинету. На экране компьютера мельтешила заставка в виде четырехцветного флага «Windows». Врач изучала его кардиограмму с карандашиком, надев очки. Время от времени она поднимала голову и беседовала с ним тихим монотонным голосом. Под стать ей самой и всему интерьеру, были и мерно тикающие настенные часы, такие же механические и беспристрастные.
Сухраб слушал этот бесконечный «тип-тип-тип...» и в душе у него постепенно становилось так кисло и сумрачно, словно он потерял кошелек или получил известие о смерти родственника. Исподволь, минута за минутой, к нему приходило понимание того, что спокойная жизнь, полная надежд и уверенности, прошла и больше уже не повторится.
– У вас положительная проба, – сказала, наконец, Зоя Владимировна, продолжая заполнять бумаги. – Вам надо пройти эхокардиографию, и, пожалуй, надо еще сделать развернутый анализ крови.
– Зоя Владимировна, я не чувствую никаких проблем с сердцем, – сказал он, пытаясь отстоять этот прежний мир, ускользавший куда-то далеко за горизонт.
– Да? – посмотрела она на него из-за очков.
– Да, никаких ощущений.
– Вот они, ваши ощущения, – потрясла она розовым листочком кардиограммы. – Бессимптомная коронарная болезнь сердца.
– И что это означает?
– Это означает – ишемия.
Сухраб внутренне весь съежился, собрался в комок, как перед броском. Слово «ишемия» было ему знакомо. Внезапная коварная болезнь, которая может навалиться где угодно: ночью в постели, в туалете, в бассейне, на стрелковом полигоне, за рулем.
– Для начала попьете нитромазин, по две капсулы, – продолжала делать свое дело Самойлова, заполняя направление. Шариковая ручка, ведомая уверенной рукой, с тихим шорохом выписывала буквы и цифры его диагноза.
– Знаете, как мои пациенты называют это лекарство? – врач глянула на него своими большими карими глазами.
– Как?
– Нетормозин! – и сухо засмеялась, продолжая заполнять бумаги.
Сухраб вяло улыбнулся в ответ, не понимая, что здесь смешного. «Неужели, она лучший кардиолог в Казахстане?» – задавался он вопросом, глядя на нее. Немного полноватая, в старомодных истоптанных туфлях, она абсолютно не производила на него впечатления «крутого» человека. «Крутого» в том смысле, в котором он привык воспринимать людей вообще. Возможно, в этом проявлялась его ограниченность по жизни, накладываемая особенностями службы в одном из самых закрытых учреждений страны. Он не знал, к примеру, сколько стоит сейчас проезд на автобусе или маршрутке, потому что давно не ездил в общественном транспорте. Не знал размер минимальной пенсии, потому что его собственные родители жили исключительно на его денежные переводы и о пенсии даже не вспоминали.
Тот факт, что перед ним сидит действительно невероятно «крутой» специалист по болезням сердца, ничем не был подкреплен, ни внешностью врача, ни его умением и манерой говорить, ни размером доходов или количеством машин и квартир.
Самойлова, тем временем, захлопнула медицинскую карту и протянула ему серые листочки с рецептами и направлениями.
– Рекомендую вам обзавестись нитроглицерином. Когда будете выходить отсюда, медсестра даст буклет, там распечатаны инструкции для вас и ваших близких о том, как вести себя приступа.
– От приступа? – удивился майор.
– Если мы обойдемся без госпитализации, вам лучше будет предупредить своих коллег на работе, и ознакомить их с этой инструкцией. Не стесняйтесь, пожалуйста, огласки своей болезни. От того, как будут вести себя люди вокруг вас в момент кризиса, зависит порой жизнь.
– Вы хотите сказать, что у меня может быть приступ? – голос майора стал рыхлым, наполнился характерным дребезгом, выдавая сильнейший стресс, в котором он сейчас находился.
Она терпеливо вздохнула и сняла очки.
– Сердечный приступ может случиться даже у абсолютно здорового человека.
– Зоя Владимировна, а может – ошибка? – майор продолжал спорить, даже не с ней, а скорее, с самим собой. – Может, ваши приборы врут? У меня нет болей в области груди, нет приступов удушья, ничего нет!
На лице Самойловой появилась специфичная профессиональная улыбка, некая помесь терпения, понимания и, конечно, иронии.
– После эхокардиографии, мы с вами еще раз встретимся и обсудим этот вопрос. Но, поверьте мне как врачу... – Самойлова пристально посмотрела на него, акцентируя внимание пациента на слове «врач», – у вас ишемия, и с этим шутить – не стоит.
Он поднялся и направился к выходу. У самых дверей Самойлова окликнула его.
– Я вижу, что не убедила вас. Хотите, я вам приведу один аргумент, чтобы вы осознали, как все серьезно?!
Сухраб вернулся и присел на кресло.
– Да, я слушаю вас.
– У вас хобби какое-нибудь есть?
Сухраб пожал плечами и задумался на пару секунд.