И на встрече глав Евросоюза в Ницце консервативные правительства Италии и Испании боролись, как львы, чтобы добиться в Европейском совете такой же поддержки, как у Германии и Франции. И вот перетягивание каната в Ницце закончилось тем, что Франция, Италия, Германия и Великобритания получили равное число голосов.
Какой шанс был упущен из-за этого «письма восьмерых»! Сплоченная позиция Европы могла бы содействовать тому, чтобы Америка удержалась от роковой ошибки. Хотя, разумеется, если учесть, что в США тогда возобладало доверие к непроверенным мнениям иракских перебежчиков и широко распространялось представление о войне как о легкой прогулке, мысль о том, что на них оказал бы влияние голос единой Европы, кажется сомнительной. И тем не менее, так мы вообще не имели шанса быть услышанными в Вашингтоне.
Поскольку я первым заявил, что Германия не станет ввязываться в авантюры, хотя, впрочем, и не ожидает никаких авантюр, мне пришлось вслед за тем в одиночку выдерживать обрушившийся на меня огонь критики со стороны медийных средств. Позицию Франции сначала изложил тогдашний министр иностранных дел де Вильпен, выступивший на Совете Безопасности ООН. Де Вильпен в своей речи очень остро критиковал Пауэлла, что принесло ему — а это далеко не обычное явление — аплодисменты присутствовавших членов Совбеза. Когда затем Жак Ширак на основании всего происшедшего на Совете Безопасности ООН окончательно сформулировал свое «нет» войне с Ираком, нас оказалось уже двое. И стало легче держать удар, чем каждому по одиночке. А тем более, когда российский президент тоже вошел в наш антивоенный альянс. И в конце концов лишь словесные завитушки адресовались к нам из Вашингтона. Однако любые выпады из американских правительственных кругов, нацеленные на европейских противников войны, с жадностью подхватывались немецкими средствами массовой информации, как, например, слова Дональда Рамсфелда о том, что немцы и французы — это «старая Европа», которая никому не нужна в борьбе с Ираком.
Нет, от ошибок никто не застрахован — ни политик, ни уважаемая газета. И все-таки я не припомню, чтобы хоть одна из немецких газет, выступавшая за участие Германии в этой войне и все более принимавшая на веру любые доводы из Вашингтона, принесла затем извинения своим читателям за подобное освещение событий. Нет, ни одна немецкоязычная газета не достигла таких высот, как «Нью-Йорк таймс» и — последовавшая ее примеру — «Вашингтон пост». Жаль! Ни один из захлебывавшихся собственным боевым духом комментаторов, между тем, не остался верным своей позиции до конца. Их воодушевления хватило лишь до начала войны и до первых военных триумфов. Они ликовали, будучи на стороне победителей, когда Буш в куртке военного летчика стоял на палубе авианосца «Авраам Линкольн» у американского берега, отправляя в мир свою «Mission accomplished»[25]. Бывает полезно перечитать архивы.
При таком положении дел в начале войны и при охватившей весь мир соответствующей атмосфере не удивительно, что я вновь и вновь задавался вопросом: сумею ли я отстоять занятую позицию, как в правительстве, так и во всей стране? В тот момент очень важную роль для меня сыграли отношения с президентом Франции Жаком Шираком, которые становились все более дружественными. Это помогало противостоять барабанной дроби внутри страны и за ее пределами. Ширак держался стоически, даже под ураганным ветром с Атлантики. Никакие угрозы бойкота французских вин или другой продукции Франции, никакие самые абсурдные попытки его опорочить не сломили мужество этого человека. Вспомним хотя бы нелепую идею, рожденную в США в патриотическом порыве: переименовать Pommes frites, называемую в Америке french fries, во «freedom fries»[26]. В кафетериях палаты представителей на самом деле последовали этому призыву и переименовали картошку, однако со временем все потихоньку вернулись к прежнему названию.
26
Французское блюдо «картофель фри» (жареная картошка ломтиками), называемое в Америке «французским фри», предложили переименовать во «фри свободы».