В накалившейся атмосфере трудно было даже представить, какая встреча ожидает меня, главу германского правительства, в Варшаве. Конечно, по части протокола все должно было пройти корректно, но как прореагируют жители Варшавы на мой приезд и выступление на памятных торжествах? Встреча с ветеранами Варшавского восстания тоже входила в программу. Ясно было одно: предстоял такой официальный визит, каких у меня еще не бывало.
Я основательно готовился к выступлению в Варшаве, обсуждал свою будущую речь с разными людьми, в частности с Гюнтером Грассом, уроженцем Данцига[43], и с бывшим федеральным президентом Рихардом фон Вайцзеккером — большим другом Польши и блестящим знатоком этой страны. Я прочитал книгу Нормана Дэвиса «В сердце Европы», в которой замечательно рассказывается об истории Польши. Размышляя над судьбой этой страны, пишет он, «приходишь к мысли о глубочайших тайнах истории и смерти… Если Польша действительно была уничтожена, то как она смогла возродиться? Если Польша возродилась, тогда должно существовать нечто, пережившее ее физическое уничтожение».
Для поляков их национальная самоидентификация теснейшим образом связана с долгой и мучительной освободительной борьбой. На этом историческом фоне и следует воспринимать стремление Польши к международному признанию, ее особую иерархию ценностей и то, что со стороны своего соседа, Германии, она ждет проявлений чуткости. И все эти ожидания сконцентрировались на моем участии в праздновании памятного дня 1 августа 2004 года.
Сегодня, как только я вспомню те дни, перед глазами со всей отчетливостью встают польские старики — мужчины и женщины. Шестьдесят лет назад они были детьми и подростками. Безоружные или плохо вооруженные, они поднялись против страшного врага. Чтобы остаться незамеченными в условиях города, они ползали по канализационным трубам. У них на глазах умирали товарищи, друзья и родные. Я их никогда не забуду. И, разговаривая с ними, я не чувствовал к себе как к представителю Германии враждебности.
На кладбище в варшавском районе Воля — там нашли свой последний покой десятки тысяч жертв — мне вручили памятную медаль. Какой-то ветеран неожиданно направился ко мне, и я совершенно не представлял, что случится дальше. Подойдя, он дрожащими руками протянул мне медаль, а я был так тронут, что не мог не прижать его к груди.
В Музее Варшавского восстания меня принял тогдашний бургомистр Варшавы, а ныне президент Польши Лех Качиньский, в то время уже известный своими националистическими и антигерманскими настроениями. Однако со мной он был вежливым и приветливым. Затем наш кортеж направился к памятнику восставшим в центре города. Кругом было полно народа: казалось, весь город вышел на улицы. Из окна автомобиля я вглядывался в серьезные лица людей. Меня поразило, как много молодежи участвует в памятных торжествах. Когда мы выходили из машин, над людским морем вокруг памятника висела напряженная тишина. Лишь пару раз прозвучали свистки. Время близилось к пяти — к моменту, когда шестьдесят лет назад началось восстание. В 17.00 зазвонили колокола всех варшавских церквей — в память о жертвах.
Вслед за тем президент Александр Квасьневский и представитель Союза ветеранов провели меня по восстановленному Старому городу. Мы протискивались через толпы людей, и я испытал огромное облегчение, обнаружив, что молодые и старые поляки кивают мне, приветственно машут, аплодируют и пожимают мне руки. В тот же миг все мои опасения развеялись. С нами был заместитель председателя Союза польских ветеранов, девяностолетний Эдмунд Барановский. За время краткой прогулки он рассказал мне о своем прошлом — и будущем: оказалось, что его внучка замужем за немцем.
Официальная часть памятных мероприятий состоялась вечером. Несколько тысяч ветеранов и членов их семей длинными рядами сидели на стульях перед импозантной сценой, по краям ее стояли большие чаши — в них пылал огонь. Я должен был выступать после президента Квасьневского и перед госсекретарем США Пауэллом. Но сразу же после речи Квасьневского на экране появились потрясающие кадры кинохроники, запечатлевшие вид разрушенного города и сцены восстания. Демонстрация фильма завершилась финальным кадром: мертвый ребенок, лет восьми-девяти. Больше я уже ничего не видел и не знаю, был ли то мальчик или девочка, расстрелянный или забитый — из глаз у меня полились слезы.
43
Так этот город называют немцы — исторически он принадлежал то Германии, то Польше — теперь это польский Гданьск.