Закончив дежурство на КП, решил пойти к начальнику оперативного отдела штаба ВВС фронта полковнику Степанову, старому авиационному штабнику, чтобы высказать свое мнение и спросить, почему авиационные силы фронта используются так нерационально. Выслушав меня, несколько безразличным, по нравоучительным тоном он объявил, что, дескать, ответ можете найти в теории глубокой наступательной операции. Во всех учебных пособиях по применению авиации, мол, совершенно ясно говорится, что только армейская авиация действует над полем боя, а фронтовая ведет борьбу с оперативными резервами противника в глубине и наносит удары по вражеским аэродромам; она же срывает железнодорожные и автомобильные перевозки врага в оперативной глубине, противодействует высадке крупных десантов.
Эту выработанную в предвоенные годы теорию без каких-либо изменений, обусловленных конкретной боевой обстановкой, и стремился претворять в жизнь полковник Степанов вместе со своим заместителем подполковником Вайс-маном.
"Цыпленок курицу не учит",-с досадой подумал я, слушая "разъяснение" полковника. Все вроде правильно. Так до войны учили в академии и нас. Значит, он прав. Начальству, выходит, виднее. Да и что возразишь против в сущности правильного теоретического обоснования?
Однако вскоре вопрос о боевом применении авиации в условиях Крыма стал предметом серьезного обсуждения на партийном собрании штаба ВВС фронта. С докладом выступил военком штаба Н. И. Иванов, недавний комиссар-летчик бомбардировочного полка. По его словам, он на собственной шкуре неоднократно испытывал плохую работу вышестоящего штаба. Привел, в частности, такой пример. В начале февраля бомбардировочный полк получил боевое задание разрушить Чонгарский мост через Сиваш. Вылетели на бомбежку, однако о сопровождении и прикрытии бомбардировщиков истребителями никто из вышестоящих начальников не подумал. В результате мост уничтожить не удалось, а полк потерял шесть самолетов СБ. Николай Иванович со всей решительностью потребовал от коммунистов штаба, чтобы каждый из них выполнял свои обязанности с чувством большей ответственности.
В прениях выступили человек шесть или семь. Говорили горячо, критиковали недостатки, но все-таки с какой-то незримой оглядкой на начальника: что, дескать, может подумать полковник Степанов, теоретик, признанный знаток теории боевого применения авиации?
Мне терять было нечего, и я сказал то, что думал, что за несколько дней работы в крупном штабе успел заметить и услышать. Напомнил о неудаче на Ак-Монайском перешейке, о распыленности в использовании авиации, о неумении штаба сконцентрировать силы на решающих участках, о равнодушном отношении некоторых работников штаба к порученному делу.
Примерно через час после партийного собрания меня пригласил к себе комбриг Савельев. Там же находился и военком Н. И. Иванов. Разговор продолжался недолго. Комбриг сказал, что полностью согласен с моим выступлением на партийном собрании, что недостатков в работе штаба ВВС пока еще многo и их надо как можно быстрее устранять.
- Вот вам и карты в руки,-неожиданно сделал он вывод.- Сегодня же принимайте руководство оперативным отделом штаба ВВС на себя. Прибудет новый командующий, утвердим вас в этой должности. Вы молоды, дело, как видно, знаете. А в случае каких-либо затруднений поможем.
Насчет моего предшественника, у которого я должен был принять отдел, комбриг заметил, что полковник Степанов хороший специалист, но стар, ему трудно отказаться от некоторых теоретических истин, а война требует инициативы, творчества, маневренности. Пусть едет в Тбилиси, там для него найдется подходящее дело. Заместителя Степанова, подполковника Вайсмана, несколько медлительного по натуре, хотя и знающего штабную работу, комбриг решил назначить начальником штаба 132-й бомбардировочной дивизии.
Времени на "привыкание" к новой должности не было. Требовалось сразу браться за дело. Начал с того, что весь личный состав отдела разделил на две группы: одна работает, другая отдыхает. Новшество понравилось. Люди стали трудиться с большим напряжением сил.
Мне быстро удалось наладить деловые взаимоотношения с начальником оперативного управления штаба фронта В. Н. Разуваевым и его заместителем Н. О. Павловским, договориться о порядке получения задач для фронтовой авиации на каждый очередной день с таким расчетом, что бы командиры дивизий и полков при подготовке летного состава имели возможность не просто отдать тот или иной боевой приказ, но и осмыслить выполнение задачи, принимать всесторонне продуманные решения.
Вместе с начальниками штабов ВВС 51-й и 44-й армий Ф. И. Качевым и А. Ф. Сопильником мы приняли необходимые меры, чтобы засветло уточнять с командованием наземных войск те цели на поле боя, по которым на следующий день авиации предстояло наносить бомбовые и штурмовые удары, а также своевременно решать вопросы прикрытия наземных поиск, сопровождения бомбардировщиков и штурмовиков истребителями.
Конечно, на все это потребовалось время, и не один день, но было достигнуто главное, найдены пути и возможности более тесного взаимодействия авиации с наземными войсками, использования концентрированных ударов по врагу с воздуха в интересах стрелковых, артиллерийских, танковых, инженерно-саперных частей и соединений. Хотя война продолжалась уже десятый месяц, для ВВС Крымского фронта зима 1942 года была, по существу, лишь началом боевых действий в широком плане.
Все мы не без волнения ждали нового командующего ВВС фронта. Для меня, новичка в должности начальника оперативного отдела, встреча и разговор с высоким начальством представлялись трудным экзаменом, который, естественно, хотелось выдержать.
Фамилия нового командующего авиацией фронта была уже известна: генерал-майор авиации Евгений Макарович Николаенко, участник воздушных боев на Хасане, участник войны с финнами, повоевал уже и на Западном направлении. За день до прилета генерала комбриг Савельев предупредил меня:
- Готовьтесь к докладу командующему об обстановке на фронте. И чтобы все было как подобает. Слышал, что генерал Николаенко не любит незнаек.
Всю ночь я просидел за подготовкой доклада. Старался, чтобы доклад был полным, обстоятельным, чтобы имелись под рукой материалы по всем вопросам, которые могли за интересовать командующего. Мне помогали работники оперативного и разведывательного отделов, главный штурман М. Н. Галимов, главный инженер А. Г. Руденко, начальник связи С. А. Лебедев, командиры службы тыла и аэродромной службы.
Было немного страшновато - как бы не сплоховать перед генералом. Ведь мне впервые приходилось мыслить категориями авиации целого фронта.
В кабинет командующего я пришел точно в назначенное время. Только переступил порог, как посыпались вопросы. Их задавал поднявшийся из-за стола широкоплечий, чуть выше среднего роста генерал с небольшим шрамом у правого глаза, вероятно результатом ранения. Голос твердый, с едва заметным белорусским акцентом. На кителе кроме Золотой Звезды Героя несколько боевых орденов.
Я попросил разрешения ответить на заданные командующим вопросы в ходе доклада. Он согласился, слегка прищурив глаза, сказал:
- Хотите танцевать от почки, боитесь сбиться. Ну что ж, докладывайте по "академической" схеме.
От краткого сообщения о наземной обстановке, которая характеризовалась тем, что на Ак-Монайском перешейке противник имел жесткую четырехполосную оборону и что наши войска в результате четырехсуточных боев не смогли прорвать ее, я сразу же перешел к анализу сил гитлеровской авиации. Командующий нетерпеливо прервал меня вопросом:
- Давайте короче. Где базируется немецкая авиация, какова ее численность?
Вопрос был не самый трудный. Ответил на него коротко. Самолеты врага располагались в основном на аэродромах в Сарабузе, Симферополе и Саках. По материалам фоторазведки, там базировалось до 70 бомбардировщиков и примерно 40 истребителей. Кроме того, противник использовал для нанесения ударов по нашим аэродромам и для срыва снабжения войск Крымского фронта через Керченский пролив авиацию, базирующуюся на аэродромах Мариуполя, Херсона и Кировограда. Там было до 30 бомбардировщиков типа "юнкерс" и примерно 70 бомбардировщиков других типов.