– Нату даже удалось раздобыть ее телефонный номерок. Не так ли. Нат?
– Ну да, – живо откликнулся тот. – У нее же огромный блат в «Эй-ти-энд-ти».
Пошевелив губами и попытавшись разобрать собственные каракули. Гудок взъерошил растопыренной ладонью шевелюру и покачал головой.
– Ладно, к черту эти записи. Сплошная мелочевка. – Он с треском захлопнул блокнот и подтянул брюки. – Мы тут нашли одного парня, я говорю, нашли мужика со следами удара чем-то тупым по башке. И сообщил об этом – как это тебе понравится, Фрэнк? – сообщил не кто-нибудь, а этот проклятый компьютер. Понимаешь, не какие-то там случайные свидетели или соседи, а машина? Звонок поступил в центральную диспетчерскую в час пятьдесят семь ночи.
– Что ж, просто один компьютер звонит другому, – прокомментировал Коулман. – Наверное, скоро это будет самая обычная вещь. Наше будущее, так сказать.
– Твое будущее – я говорю, твое будущее, сынок, но только не мое.
– Любезно с их стороны, что они вообще поставили нас в известность, – добавил Куртис. – И во сколько вы прискакали сюда. Гудок?
– Около трех утра, – ответил он, не сумев сдержать зевоту. – Прошу прощения.
– Не за что. – Куртис взглянул на свои часы. Было всего полвосьмого.
– Итак, кто же этот несчастный?
Вместо ответа Гудок ткнул пальцем между двумя следователями.
Обернувшись, Куртис и Коулман увидели тело высокого чернокожего мужчины, лежавшее на полу рядом с одним из лифтов. Его синяя униформа была залита кровью.
– Сэм Глейг. Ночной охранник. Но не больно-то опытный, как можно заключить из случившегося. – И заметив в глазах Куртиса недоумение, добавил: – Я и говорю, ты ведь тоже, наверное, подумал – охранник, а позволил себя прикончить, не так ли?
Недалеко от них полицейский фотограф уже складывал треножник от фотокамеры. Узнав его, Куртис смутно припомнил, что зовут того, кажется. Фил.
– Привет, Фил. Закончил уже? – спросил Фрэнк, оглядывая кабину лифта.
– Да уж, все здесь облазил, – сказал фотограф, показывая ему перечень сделанных им кадров. Куртис приветливо улыбнулся:
– Похоже, здесь наберется на целый альбом.
– Собираюсь проявить и отпечатать пленку еще до сегодняшнего ленча.
Засунув руку в карман плаща, Куртис достал кассету с 35-миллиметровой пленкой.
– Слушай, сделай одолжение, – попросил он, – посмотри, что здесь, не возражаешь? Она ужас сколько провалялась в моем кармане, и я не помню, что на ней. Все собирался сдать ее проявить, но сам знаешь, как это часто бывает.
– Конечно. Что за вопрос.
– Большое спасибо. Буду очень признателен. Только не перепутай пленки.
Сэм Глейг лежал, сложив руки на животе и согнув ноги в коленях, а ступни его длинных ног еще покоились на полу кабины лифта. Если бы не кровь, он выглядел, словно пьяница, рухнувший у дверей родного дома. Куртис аккуратно перешагнул через лужу крови, которая обрамляла его голову наподобие нимба, и присел на корточки, чтобы рассмотреть получше.
– Кто-нибудь из патологоанатомов уже внешне обследовал его?
– Чарли Зайдлер, – ответил Гудок. – Он сейчас, полагаю, в сортире. Не желаешь осмотреть их чертовы туалеты, Фрэнк? В их сортирах одновременно можно почистить зубы и узнать по радио точное время. Я потратил целых десять минут только на то, чтобы разобраться, как там спускают воду.
– Благодарю, Гудок. Запомню на всякий случай, – кивнул Куртис. – Судя по всему, кто-то крепенько шарахнул этого парня.
– Да уж, – согласился Коулман. – Башка у него сейчас здорово смахивает на голову какого-нибудь монстра из «ужастика».
– А ведь здоровенный был парень, – сказал Гудок. – Шесть футов и два, а может, и целых три дюйма.
– Во всяком случае, выглядел вполне прилично, чтобы суметь постоять за себя, – заметил Куртис, многозначительно постучав пальцем по закрепленному на поясе у Сэма девятимиллиметровому автоматическому револьверу марки «Зиг».
– Взгляни-ка сюда. – Он отлепил липучку, удерживавшую револьвер в кобуре. – Все на месте. Похоже, он не ожидал нападения.
– А может, это был кто-то из знакомых, – предположил Коулман, – кому он доверял.
– Доверие тут ни при чем. При росте шесть футов и три дюйма, да еще если у тебя на поясе автоматический «зиг», неизбежно появляется беспечность, – заметил, выпрямляясь. Куртис. – И вряд ли кто может сильно напугать, если только он не вооружен.
Выйдя из кабины, Куртис наклонился к уху напарника:
– Узнаешь его?
– Кого? Жертву?
– Это тот самый малый, что первым обнаружил мертвого японца. Мы еще допрашивали его, припоминаешь теперь?
– Может, и так, Фрэнк. Только согласись, довольно трудно опознать лицо, целиком залитое кровью.
– У него на значке имя.
– А, ну конечно же. Ты прав, Фрэнк. Прощу прощения.
– Разумеется, прав. Но побойся Бога, Нат, ведь мы оба встречались с ним всего семьдесят два часа назад. – И, осуждающе покачав головой, Куртис доброжелательно улыбнулся. – Где же ты был все это время?
– Последние семьдесят два часа, – вздохнул Коулман, – занимался рутинной работой в родном отделе по расследованию убийств.
– Прекрати, – сказал Куртис, – а то я сейчас расплачусь.
– Гудок, а кто первым появился на месте происшествия?
– Полицейский Кэлвин Эрнандес.
Из толпы вышел патрульный – в униформе, с перебитым носом и огромными усищами в стиле вождя Сапаты – и молча остановился перед тремя, полицейскими в штатском.
– Меня зовут сержант Куртис. А это следователь Коулман.
Эрнандес молча кивнул. У него был довольно угрюмый вид, а-ля Марлон Брандо.
Слегка наклонившись к нему. Куртис втянул воздух ноздрями.
– Чем это от тебя так несет, Эрнандес?
– Лосьон после бритья, сержант.
– Лосьон? Какой же, интересно, марки, уважаемый?
– "Одержимость".
– В самом деле? А ты. Нат, уловил этот запах?
– Так точно, сэр.
– Чтобы от полицейского так дивно пахло... Словно в каком-нибудь Беверли-Хиллз, тебе не кажется, сынок? Осклабившись, Эрнандес пожал плечами:
– Моя жена считает, что это намного лучше, чем запах пота.