– Помнишь, что ещё я тогда сказала? Кроме того, как они собирают лилии?
Лотти вздохнула и прижалась к Саре:
– Что ты будешь моей мамой, а твоя кукла Эмили – моей сестрой. Но я тогда ужасно капризничала и не хотела сама расчёсывать себе волосы, и ты всего лишь пыталась меня успокоить.
– Да, ты была очень сердитым ребёнком, – с улыбкой произнесла Сара. – Мисс Амелия не знала, что с тобой делать. Но мне нравилось о тебе заботиться, Лотти. Представлять, что ты моя дочка, что у меня в пансионе есть любимый, родной человек. Я ведь очень скучала по папе. А когда всё изменилось, ты меня не бросила. Как и Бекки, и Эрменгарда. Тебе тогда было всего семь, но ты забралась по лестнице ко мне на чердак, ты нашла меня.
– Воробьи, – сдавленно пробормотала Лотти.
– Да-да, мы подкармливали воробьёв, – сказала Сара, крепче сжимая её в объятиях. – Но теперь ты уже взрослая, Лотти, тебе не нужна мама понарошку. Давай лучше представим, что мы сёстры? Тогда что бы ни случилось с твоим папой, ты не останешься одна. У нас у всех нет матерей – у тебя, Бекки, Эрменгарды и у меня. Так что будем друг для друга сёстрами.
Лотти вздохнула, потёрлась щекой о гладкий зелёный шёлк рукава Сары и прошептала:
– Хорошо.
Дорогой папа!
Сегодня я навещала Сару в доме мистера Кэррисфорда. Он подарил ей красивый паланкин, который можно надевать на собаку, прямо как на слона, и мы играли вместе с её псом Борисом и обезьянкой мистера Кэррисфорда.
Папа, ты скоро приедешь меня навестить? В следующем месяце, в июле, мне исполнится одиннадцать. Я была бы очень рада тебя увидеть. Может, я могла бы даже приехать домой на какое-то время. Мы с тобой не виделись вот уже два года, с моего девятого дня рождения.
Мне очень хочется поговорить о маме, о том, какой она была. Я страшно по ней скучаю. Знаю, это звучит странно, ведь прошло уже много времени, а я говорю об этом только сейчас, но я всё чаще о ней думаю. У тебя не осталось её фотографии, которую я могла бы носить с собой? Мы с Сарой беседовали о наших семьях, и я поняла, что совсем не помню, как выглядит мама.
Слеза упала на письмо, размазав чернила. Лотти отложила перьевую ручку и тяжело вздохнула. А она так старалась писать аккуратно! Хотя даже без клякс этот вариант был не намного лучше двух предыдущих. Лотти села сочинять письмо сразу после того, как вернулась от Сары, и теперь ей казалось, что у неё никогда не получится его закончить. На самом деле ей хотелось спросить: «Почему ты никогда не упоминаешь о маме? Почему запер меня здесь, как можно дальше от себя? Ты меня стыдишься? Ты меня не любишь?» Но папа пришёл бы в ярость, если бы получил такое письмо, и немедленно написал бы мисс Минчин, требуя объяснений.
Лотти смяла листок и бросила в камин. Огонь ещё не зажгли, но скоро должна прийти служанка и развести его. Вечернее солнце растаяло за горизонтом, и начал накрапывать дождик, поэтому в комнате быстро похолодало.
Лотти откинулась на спинку стула, размышляя, стоит ли сочинять новое письмо. Всё равно в воскресенье они все будут, как обычно, писать домой, а мисс Минчин – ходить между рядами и заглядывать в их листки.
От двери раздался шум. Миниатюрная служанка зашла в спальню с коробкой угля в руках и пробормотала:
– Я разведу огонь, мисс.
Лотти кивнула, не поднимая глаз. Она всё ещё не была уверена, поймала новая судомойка её взгляд в тот день или нет. Вдруг она рассмеялась, увидев, как Лотти ударилась головой о раму? Лотти схватила чистый лист бумаги, окунула перо в чернильницу и снова начала письмо.
Дорогой папа!
Сможешь ли ты навестить меня в ближайшее время? Скоро мой день рождения, мне исполнится одиннадцать. Мне очень хотелось бы тебя увидеть.
Она отложила перо, подпёрла подбородок рукой и уставилась в одну точку. Вдруг послышалось тихое шуршание, и Лотти резко обернулась. Служанка, стоя на коленях у камина, читала её письмо!
– Как ты смеешь? – воскликнула Лотти, хотя прозвучало это скорее как сдавленный писк.
Девочка поспешно сунула лист в бледный огонь и посмотрела на Лотти. Лицо у неё было каменное.
– Ты его читала! Я видела! Это моё письмо!
– Я всего лишь подобрала его, мисс. У камина валялись бумажки, и я взяла их, чтобы бросить в огонь, – служанка широко распахнула глаза, словно не понимая, за что её ругают.