Джон терпеть не мог танцевать, во всяком случае с ней. Иногда они двигались в такт музыке, такое бывало, но… Грейс вздохнула… Танцевать с Джоном было до ужаса прозаично.
А это: танцы, музыка, яркие краски, нарядные платья — словом, вся эта романтика была словно вне времени. Неудержимый проблеск волшебства. Утром исчезнут элегантные дамы и мужчины из высшего света, удалятся музыканты и только истоптанный множеством ног паркет, разбросанные по нему увядшие, мертвые листья и лепестки цветов будут напоминать о ночном веселье. Но это утром. А сейчас, вечером, она, Грейс, хочет наслаждаться волшебством. Потом, когда сезон закончится, она вернется домой, к нестерпимо тупой и скучной прозе рутинного бытия, к папе и Джону.
— Вы радуетесь музыке, моя дорогая?
На мгновение Грейс показалось вполне нормальным, что красивый мужчина обратился к ней со словами «моя дорогая».
— Да, радуюсь от души, — ответила она.
Уголки его рта слегка приподнялись в улыбке, и Грейс вновь ощутила странный и мимолетный спазм в желудке.
Это несправедливо, что Дэвид Доусон так греховно красив. Строго очерченный квадратный подбородок, разделенный надвое маленькой продольной ложбинкой, просто неотразим. Пряди светло-русых, немного растрепавшихся волос отливают солнечным блеском, в темно-голубых глазах светится юмор — и что-то еще… жаркое и напряженное.
Грейс вдруг почувствовала, что ей самой стало жарко. Видимо, она покраснела — улыбка Дэвида стала заметнее. Она прикрыла глаза, но это не помогло. Теперь она сосредоточилась на прикосновении его рук — твердом, но бережном. Во время очередного поворота в танце Грейс на секунду прижалась грудью к жилету Дэвида и очень смутилась. Она сделала глубокий, дрожащий вдох и вместе с воздухом втянула запах разгоряченного тела мужчины.
Грейс открыла глаза. Нет, это уже слишком. Она должна была сбежать от него еще в парке или, на худой конец, улучить для этого подходящий момент в зале.
Грейс подняла на него глаза. От широкой улыбки ямочки у него на щеках обозначились заметнее. Дэвид понял, о чем она думает.
Проклятие, Грейс почувствовала, что краснеет, ее бросило в жар.
Дэвид с трудом сдержал готовый вырваться у него смешок. Неужели она вздумала его напугать? Эта сердитая мина могла бы подействовать на ее предполагаемого нареченного, но не на него, Дэвида. Ему стало жаль беднягу. Если бы этот парень женился на Грейс — чему Дэвид со все большей решимостью намеревался помешать, — она наверняка тиранила бы его. Но с его стороны было бы истинным благодеянием вырвать Грейс из лап означенного джентльмена. А уж он тогда сумел бы пробудить и удовлетворить ее страсть.
Ах, черт побери! Дэвид слегка отстранился от нее. Одна мысль о том, как он станет ласкать Грейс в постели, произвела соответствующее воздействие на его организм.
Грейс все еще хмурилась.
— Не старайтесь выглядеть такой разгневанной, Грейс. Вы меня не испугаете, поймите это.
Испугать его? Грейс ушам своим не поверила. Ведь он и есть тот, кто наводит страх, словно паук, поджидающий в паутине очередную жертву.
— Что за абсурд? Я и не думала вас пугать.
Странный блеск в его глазах говорил больше, чем могут сказать слова. Он потешается над ней? Да как он смеет? Она… она…
А что она? Ей бы разозлиться, а вместо этого она чувствует себя разгоряченной и неспокойной.
— Уверяю вас, вы заблуждаетесь, — сказал он, делая очередной поворот вальса. — Полагаю, любой мужчина вздрагивает, едва завидев вас.
— Это потому, что он боится за пальцы своих ног. — Грейс фыркнула. — Мужчины в Стандене отлично знают то, что вскоре станет известно светскому обществу Лондона. Ведь я отправила хромыми по домам больше мужчин, чем Наполеон.
Дэвид прижал ее теснее к себе, чтобы увернуться от соседней пары танцующих, и снова ее грудь коснулась его груди. И Грейс снова будто огнем обожгло. Но это просто унизительно! Почему Дэвид ничего не говорит? Утратил дар речи?
— Чепуха, — сказал он. — Я ничуть не опасаюсь за свои пальцы!
Пальцы? Проклятие, ей в голову полезли совершенно неприличные мысли о его пальцах! Но ведь они говорили о танцах, а вовсе не о босых ногах лорда Доусона!
— Вам незачем беспокоиться о ваших пальцах, потому что вы на редкость умелый танцор.
Губы Дэвида сложились в медленную, понимающую улыбку. Он наклонил голову и понизил голос. Удивительный у него был голос — глубокий, мягкий и теплый, ну прямо чашка наилучшего шоколада. От его слов шевельнулись легкие пряди в прическе Грейс; слова эти ласкали слух и вызывали легкую дрожь…
Нет, она не должна думать о подобных вещах… определенно нет, без малейших сомнений и вопросов.
— Не хотели бы вы узнать, в чем еще проявляется мое умение, радость моя?
Неудержимая дрожь желания сосредоточилась теперь в самом потаенном месте ее тела. Грейс резко отдернула голову подальше от его губ и приказала своему сердцу и прочим органам немедленно уняться. Она не ребенок и в состоянии распознать попытку соблазнить ее. Она устремила на Дэвида самый строгий из своих взглядов.
— Лорд Доусон…
— Ш-ш-ш, леди Грейс. — Глаза у него сверкали — он опять смеялся над ней, негодник! — Что вас так взволновало? Я имел в виду салонные игры — двадцать вопросов, Поп Джон, шарады, бирюльки. — Он вскинул бровь. — А вы о чем подумали?
Куда только девалась ее обычная сдержанность! Она так и вспыхнула, словно зажженная свечка. Он пытается ее запугать?! Не выйдет!.
— Я подумала о соблазне. Не принимайте меня за дурочку. Вы пытались соблазнить…
Оркестр доиграл последнюю ноту. Голос Грейс, к несчастью, прозвучал слишком громко. Леди и джентльмены поблизости повернули головы в их сторону. Лорд Доусон вскинул вторую бровь.
— … соблазнить меня лакомствами в буфете.
Господи, только бы никто не заметил, как у нее пылают щеки! Или, если бы заметили, то приписали бы напряжению от танцев.
Лорд Доусон усмехнулся:
— Ну да, вам не кажется, что пирожки с омарами весьма соблазнительны?
Слава Богу, все вокруг них вернулись к собственным разговорам.
— Что?!
— Пирожки с омарами, леди Грейс. Аппетитные, вкусные и очень соблазнительные.
— Ох, когда наконец вы перестанете смеяться надо мной?
Он и в самом деле смеялся. Не вслух, разумеется. Он даже не улыбался, но его дьявольские глаза безусловно смеялись.
— Но ведь вы так забавны. — Он взял ее руку и положил себе на предплечье. — И самое забавное в вас заключается в том, что вы не имеете представления, насколько красивы и очаровательны.
Этот человек определенно ненормален.
— Я нисколько не забавна… или что-то еще в таком роде.
Лорд Доусон двинулся с места, а поскольку он крепко удерживал ее руку на своей, Грейс пришлось идти вместе с ним.
— Куда мы направляемся?
— Разумеется, в буфет, чтобы отведать восхитительные пирожки с омарами.
Грейс уперлась.
— Я вовсе не голодна.
К сожалению, так оно и было. Ее желудок был слишком перегружен нервическими спазмами все из-за докучного поведения лорда Доусона, и не принял бы даже самого крошечного кусочка съедобного. А жаль, потому что пирожки с омарами были одним из самых любимых ею деликатесов, и Грейс подозревала, что в буфете герцога Олворда они особенно хороши. К тому же герцог был не из тех, кто предложил бы своим гостям только эти пирожки.
— В таком случае выпейте хотя бы стакан лимонада.
— Мне, пожалуй, стоило бы поискать мою тетю.
В самом деле, куда запропастилась тетя Кейт? Грейс поискала ее глазами в бальном зале, в то время как лорд Доусон упорно увлекал ее к буфету.
— А вам бы хорошо отыскать вашего дядю.
Он улыбнулся и кивнул в сторону двери в парк.
— В этом нет необходимости. Вон посмотрите, они как раз вернулись после прогулки в парке.
— Прекрасно. — Грейс постаралась не глазеть на Кейт и Алекса чересчур откровенно. — Вам не кажется, что они пришли к сердечному согласию?