Грейс положила ему на предплечье ладонь, на секунду подумав, что он отдернет руку. Но он этого не сделал. Только молча смотрел на нее с высоты своего роста.
— Быть может, леди Уордем хотела видеть вас, но муж не позволял ей. Она определенно вдова. Быть может, она впервые обрела свободу сделать то, чего жаждало ее сердце все эти годы.
Дэвид саркастически хмыкнул и отвернулся, но не ушел.
— Или, быть может, она была такой же недоброй, как ее супруг, но теперь поняла, что злоба и пренебрежение отвратительны. Быть может, она раскаялась в своих поступках — вернее, в отсутствии оных — и хочет исправиться.
Он опять посмотрел на нее сверху вниз.
— Почему я должен так думать?
— А почему нет? Она проделала долгий путь и безмерно рада, что увидела вас.
Дэвид снова недоверчиво хмыкнул. Грейс слегка встряхнула его руку.
— Что вы, собственно, теряете, Дэвид? Если она настолько бесчувственна, как вы полагаете, то ваше суждение должно так или иначе подтвердиться. Вы можете избегать общения с ней все то время, пока пробудете здесь, и считать это справедливым. Но если сердце ее изменилось, более того, если выяснится, что она всегда была добросердечной, то вы обретете родную бабушку и сбросите с себя груз боли и гнева, который несете всю жизнь. Ведь он должен сильно угнетать вас.
Он молча смотрел на нее с каменным выражением на лице. Намерен ли он полностью предаться своей ненависти и предложить ей оставить его наедине с этим чувством?
Лучше бы он так и сделал. Она выходит замуж за Джона, а не за Дэвида. Ей не следовало уходить с ним в сад. Она должна была отказаться от этого.
Но ей невыносима мысль о том, что она предоставит ему и далее терзаться душевной болью. Он должен избавиться от мучений — поговорить со своей бабушкой. Но выбор принадлежит ему и только ему. Она не может его принудить к этому.
Дэвид накрыл ее руки своими, и Грейс почувствовала, что тело его расслабилось.
— Вы пойдете со мной? Побудете рядом, когда я буду разговаривать с леди Уордем?
— Да, если вы этого хотите.
— Очень хочу. — Дэвид обнял Грейс. — Как это вам удалось вырасти такой умницей?
Грейс рассмеялась.
— Легко быть умной, когда решаешь не свои собственные, а чужие проблемы.
Он легонько поцеловал ее в кончик носа и сказал:
— В таком случае надеюсь быть умным для вас, когда вам придется решать какую-нибудь вашу проблему.
Грейс опустила голову, потому что не могла посмотреть ему в глаза, — ведь он увидел бы в них боль и желание. О, если бы он мог решить ее проблемы…
Она снова положила руку ему на предплечье.
– Идемте в дом, мне надо извиниться перед мисс Смит и леди Уордем за мое не слишком вежливое и чересчур поспешное бегство.
— Мне кажется, я должен принести свои извинения и вам, как вы считаете?
* * *
— Что?
Чайная чашка Алекса звякнула о блюдце, и, взглянув на хозяина дома, он почувствовал, что уши у него вспыхнули. Неужели Моттон заметил, что он уставился на Кейт, следя за ее разговором с леди Уордем и леди Килгорн?
Он намеренно выбрал себе место в противоположном оттого, где сидела Кейт, конце комнаты, когда мужчины, покончив с портвейном, вернулись в гостиную к дамам. По непонятной ему причине Кейт явно занервничала, когда он перед этим уселся рядом с ней. Теперь она, как ему казалось, использовала леди Уордем в качестве щита.
Каких его действий она может опасаться? Что он набросится на нее с упреками? Чепуха. Они оба в равной мере нуждаются в откровенном разговоре, однако гостиная Мотто-на для этого не подходит.
— Кажется, сегодня вечером я только и должен что извиняться перед всеми и каждым в отдельности, — пожав плечами, заметил виконт. — Надеюсь, вы не против, что здесь присутствует леди Оксбери?
— Конечно, нет. С чего бы мне быть против?
— В самом деле, с чего бы? — Виконт посмотрел на Кейт. — Тетя Уинифред говорила мне, что вы с леди Оксбери были знакомы еще до ее замужества.
Алекс насторожился.
— Только мимолетно. Помнится, мы виделись раз или два, когда она была. в Лондоне. Но ей предстояла свадьба с Оксбери еще до конца сезона, и поэтому она недолго пробыла в городе.
— Хм-м.
Черт побери, на что намекает Моттон этим своим «хм-м», да еще в таком тоне?
— Ведь Оксбери был намного старше ее?
— Да. — Неужели этот хам вообразил, будто Кейт изменяла мужу? — Как известно, она была всей душой предана ему.
— О, я уверен, что так оно и было. Леди Оксбери безупречна. — И снова эта противная улыбочка. — Так хорошо, что она теперь вернулась в Лондон после окончания срока траура. Как вы думаете, выйдет ли она снова замуж?
Чего добивается этот человек?
— Думаю, ничего удивительного в этом не было бы.
Моттон кивнул и сказал:
— Если бы это произошло, она могла бы родить ребенка или даже двух.
Чайная чашка Алекса разбилась о блюдце. Моттон поднял брови.
— Прошу прощения. — Он усмехнулся. — Мне надо продолжать мой обход с извинениями. Не сказал ли я чего-нибудь такого, что задело вас, Уилтон?
— Нет. Разумеется, нет. Это моя обычная неловкость в обращении с хрупкими предметами. И это я должен извиниться перед вами. Должно быть, я порядком устал в дороге, а сегодня к тому же пришлось очень рано вставать. — Алекс решил, что пора переменить тему разговора. — Кстати, я чрезвычайно доволен беседой с вашим управляющим Уоткинсом. Весьма знающий человек.
— Да, вы правы, он молодчина, верно? Ох, ч-черт!
Мисс Смит появилась в гостиной с Тео на плече и маленькой обезьянкой, одетой в черное платьице с серебряной отделкой, — цвета ливреи слуг Моттона.
— Я готов убить ее, клянусь, готов убить! — Моттон заставил себя улыбнуться. — Извините меня, Уилтон.
Виконт направился к своей тетке.
— Стоп! Опасность по левому борту! — заорал попугай и захлопал крыльями, растрепав прическу мисс Смит и задев крылом обезьянку, которая пронзительно завизжала.
Близняшки Аддисон вскрикнули.
— Тетя Уинифред, ведь мы сегодня утром обсудили с вами вопрос о живности!
— Фу, Эдмунд! Тео хорошо себя ведет, а посмотри-ка: вот на поводке имя твоего тезки.
Она расправила красный кожаный ремешок, привязанный к ноге обезьянки. Алекс услышал позади себя сдержанный смех и обернулся. Изумление его было столь велико, что сердце так и подскочило в груди. Перед ним стояла Кейт и улыбалась.
Сердце оказалось не единственным взбудораженным органом в его теле.
— Она дала обезьянке крещеное имя лорда Моттона. Можете вы этому поверить?
— Нет.
Он тоже улыбнулся ей. Такого выражения ничем не омраченного веселья у нее на лице он не видел с тех пор, как ей было семнадцать. Если бы только она не вышла замуж за Оке…
Однако она вышла.
Впрочем, все это уже в прошлом. Теперь она здесь, перед ним, незамужняя и… беременная?
Скажет ли она ему? Должен ли он спросить? Но как задать такой вопрос?
Он откашлялся и допил чай, на этот раз умудрившись не разбить чашку. Кейт наблюдала за ним; крохотная морщинка образовалась у нее между бровей. О чем она думает?
— Хотите еще чашечку чаю, мистер Уилтон?
Он не хотел, но если скажет, что да, ей придется взять пустую чашку у него из рук и пойти за чаем, а у него будет время призвать свое сердце и другой орган к порядку.
— Благодарю вас, леди Оксбери, это было бы весьма любезно с вашей, стороны.
Кейт взяла у Алекса чашку и направилась к чайному столику. Нужно держать нервы в узде. Она вздохнула раз-другой, разливая чай, рука у нее слегка дрожала. Она должна сказать ему о ребенке.
Чашка звякнула о блюдечко. Кейт поспешила поставить ее на поднос и огляделась по сторонам. Никто не обращал на нее ни малейшего внимания, все взгляды были обращены на мисс Смит и лорда Моттона, на обезьянку, ну и, конечно, на попугая.
Она еще раз вздохнула, взяла с подноса чашку с чаем и посмотрела на Алекса. Насколько трудным это будет для нее? Надо холодно улыбнуться и сказать так: «Мистер Уилтон, вы помните вечер, который провели в моей постели? Помните. В таком случае должна сообщить вам, что вы тогда стали… то есть вы станете… менее чем через девять месяцев…»