Это было сладко, остро и больно. Это был Сириус.
…Это был Сириус, и поимённый перечень его подружек превосходил длиной список допущенных до Хогсмида. Римус вот только что видел у него на коленках очередную девочку, и ему просто не помещалась в голову причина, по которой Сириус мог бы захотеть сделать то, что сделал.
Сириус, наконец, отлепился от него, но обнимать не перестал, и Римус осторожно отцепил его от себя, не понимая, почему в груди чувство, будто там рванул котёл с неудачным зельем. Во рту стоял привкус крови — кожа лопнула там, где Сириус прикасался колечком в губе.
— Куда ты? — затревожился Сириус, снова ловя его за рукав.
— Вниз, — твёрдо ответил Римус.
— Перестань, давай поговорим, я же вижу, как ты на меня смотришь… — зачастил Сириус, а Римус как раз не мог отвести глаз от его двигающихся вычерченных губ с чёртовым серебряным колечком посередине нижней.
— Поговорим, — пообещал Римус. — Когда будешь трезвый. Пойдём.
Ему немедленно нужно было прижечь растрескавшиеся губы, залить это всё — обожжённый серебром язык и оторопелый ужас от того, что он, оказывается, смотрит на Сириуса вот так вот, в открытую.
Они поговорили не сразу — только на вокзале в Лондоне, прежде чем разойтись по домам. Вернее, говорил Римус, а у Сириуса всё выше и выше поднимались брови. Когда Римус высказался, он коротко прикусил губу с пустой дырочкой лабрета и кивнул: «Я понял».
А дальше были откровенно паршивые полгода, в которые у Римуса периодически кровь превращалась в едкую кислоту. У Сириуса снова всё закрутилось с Мэри, в десятый, наверное, раз. Что-то следовало делать, потому что Римус начал курить и огрызаться даже на Лили. У него не имелось ни одного повода вести себя так, Сириус был ему — друг; и это не вычиталось после того нелепого эпизода. И Римус сделал, что смог: просто закрыл глаза.
Ничего не было. Ничего нет. Ничто ничего не значит.
Это Сириус. Сириусу можно всё.
— Я хотел бы остаться здесь долго-долго. Кажется, здесь я мог бы тебя расколдовать, — отвлекая его от воспоминаний, прошептал в темноте Сириус, так тихо, что Римусу показалось, он это себе придумал.
========== Часть 6 ==========
Комментарий к Часть 6
Глава должна называться “Мемуары Сириуса Блэка”. Больше флешбэков богу флешбэков))))
Сириус закрыл мастерскую изнутри и вернулся к вороному «Тюдору»: рабочее время закончилось, а работа ещё нет. У старикана сошла с ума коробка передач, когда владелец пытался применить чары мгновенного обгона. Сириусу нужно было привести её в чувство и всё-таки зачаровать форд нормально.
Через четверть часа пришла Мэри, принесла китайской лапши в бело-красных коробках с драконами, и работы никакой не вышло всё равно.
Мэри села в потёртое кожаное кресло, которое Сириус добыл на барахолке, и обвела усталым взглядом мастерскую, вскрывая бумажный пакет с приборами. Сириус огляделся тоже: с ремонтом он заморачиваться не стал, решив, что необработанный кирпич и штукатурка сойдут за брутальный уют лофта. В общем, так и получилось. Может, конечно, он был пристрастен, но ему здесь нравилось.
Мэри ела молча, но это не было тягостно или неловко — им в принципе не всегда нужно было говорить, чтобы общаться. Сириусу тоже не хотелось болтать после насыщенного рабочего дня, он жевал островатый притушенный перец и задумчиво смотрел на Мэри.
Он встретил её неделю назад случайно возле метро, она, похоже, вышла не там и оглядывалась.
Они не общались сто лет, но обнялись легко, будто в последний раз попрощались вчера. Это была золотая особенность их отношений — несгораемая жизнь их связи. Можно было пропасть с радаров насовсем, а потом с порога заговорить начистоту о чём-то по-настоящему важном, не споткнувшись в тоне.
Он сразу заметил, что с ней что-то не то. Она всегда была похожа на упругую, гибкую свежую ветку: нажми — хлестнёт наотмашь; а теперь в ней что-то надломилось. Причём внешне она оставалась прежней, разве только причёску сменила. Но за обычной эмоциональной прямотой Сириус видел глубинный разлад — и ему было не всё равно, так что он взял её подмышку и привёл домой, отыскал у своего пушистого чайного маньяка её любимый молочный улун и спросил напрямик, пока закипала вода:
— Кто у тебя, Мэри?
Ещё одна прекрасная вещь между ними заключалась в том, что вообще ничего не нужно было пояснять. Сонастроенных на одну частоту, их иногда невозможно было слушать посторонним.
— Не поверишь, — Мэри печально улыбнулась. — Муж.
Сириус кивнул: он догадывался, что там кто-то близкий.
— А кто?
— Не знаю точно. Может, Эйвери. Но не сто процентов.
Под чаёк она рассказала, что муж был из маглов и натурально упал в обморок, когда узнал, что она ведьма, пусть и маглорождённая. Но потом пришёл в себя и всё равно потащил её венчаться. Сириус догадывался, что Мэри винила себя в его смерти, потому что втащила его в мир магов в разгар войны — хотя для Пожирателей вполне могло быть достаточно того, что он магл. Её не было дома, она ездила к сестре помочь с племяшкой, так что бедного магла даже некому было защитить.
— Ну что? А где моя порция подколов? — спросила Мэри, подводя под этим черту улыбкой. — Мало того, что я дожила до замужества, мы ещё и обвенчались — а ты смолчишь?
Сириус пожал плечами с улыбкой. Мэри всегда была такой — вытворяла что хотела — и замужество даже близко не самое необычное из всего. И, потом, он не мог бы об этом пошутить. Слишком больные у неё были глаза.
Вместо этого в тот вечер он попытался всё-таки заяснить про то, что очень жалко её мужа, но во всём виновата не она, а тот, кто его убил. Вроде, ей стало немножечко, самую капельку легче. Она спряталась у него на плече, а потом пришёл Римус, и при нём она, конечно, говорила о чём угодно другом.
Сириус, ясное дело, не был дураком — он видел, что Римус не в восторге от неё, но бросить её в пучине самобичевания и печали он не мог ни по одной причине. И, потом, Мэри всегда появлялась в его жизни вот так, неостановимо летящим в лицо метеоритом, без какой-либо возможности увильнуть от столкновения. Сириус попытки с четвёртой перестал пытаться вычислить, сколько в этом его выбора, а сколько — фатума.
Они с Мэри сошлись лет в четырнадцать. Это были даже не отношения ещё, а что-то такое, полудетское: погулять, подружить, целоваться, обниматься, открывать своё тело. Она ему нравилась внешне. Высокая, гибкая, темнокожая, с великолепными чувственными губами и золотисто-карими глазами. Она была красивая — а Сириус любил красоту. Знал свою, ценил чужую.
А потом она покорила его глубиной. То, что снаружи выглядело несдержанностью, бесцеремонностью, излишней прямотой, оказалось побочным эффектом неустанного, фанатического внутреннего труда. Ей было откровенно плевать, кто что о ней думает, фокус её внимания всегда был внутри. Чего я хочу? А сейчас? Мне хорошо? А что сделать, чтобы было хорошо?
Сириусу не очень приятно было это сознавать, но его собственное пренебрежение чужим мнением и близко не было таким чистым. Он провоцировал, а она исследовала себя. Когда он понял разницу, просто охренел.
Она ушла от него к семикурснику-слизеринцу. Он не обиделся, не расстроился. Он был в восторге, потому что понимал, что происходит. Честно говоря, это был джек-пот — получить такой опыт так рано. Жизнь за две, не иначе.
Время от времени они сходились снова, цепляясь, как теперь, какой-нибудь темой очень глубоко, иногда это доходило до постели, иногда нет, но процесс всегда был очень интенсивный, что-то ещё параллельно Сириус не тянул — даже учёбу, не говоря уже о друзьях. Они как будто ненадолго становились тесной двойной системой, вращаясь вокруг одного центра тяжести, обмениваясь общей массой во время непрекращающегося, наполовину вербализованного диалога. Даже с Джеймсом у него не было такой ментальной связи.
Понять этого никто не мог. Джеймс со своим патриархальными взглядами на сердечное постоянство и официально оформленный брак вообще выпадал в осадок от такой ерунды. Он иногда пытался что-то высказать на этот счёт, но его начинало клинить уже после того, как Сириус спрашивал: «А что, мне бирку со своим именем на неё повесить?», а уж когда он доставал из кармана такие понятия, как «выбор, совершаемый вновь ежедневно», Джеймс капитулировал незамедлительно. Римусу, кажется, просто нечем было измерять подобные вещи, но он тоже молча не одобрял.