Римус где-то ходил битый час, а когда вернулся, явно был недоволен, что у них опять гости.
— Мы говорили сейчас с девчонками, и, думаю, они правы: нам надо переехать, — сказал Сириус и взял у него куртку, чтобы повесить на крючок.
Римус посмотрел на него странно, потёр лоб так, будто у него болела голова, бросил:
— Переезжайте, — и снова снял куртку с вешалки.
— Ты куда? — удивился Сириус. — И я имел в виду нас: тебя, меня и мелкого. Куда ты, я спрашиваю, — он поймал Римуса за рукав свитера.
Его накрывало дежавю. Это всё уже было вот так, он держал Римуса за мягкий рукав, а тот собирался уйти — и ушёл.
— Отпусти, Сириус, мне нужно… — Римус попытался вывернуть запястье, чтобы Сириус перестал его держать, но тот просто осторожно перехватил его горячую сухую ладонь. — Мне просто нужно сейчас уйти, — объяснил он, будто мог быть в этом какой-то смысл, и вдруг приглушённо искренне признался: — Мне плохо. Мне тошно, Сириус, это отвратительно. Я не знаю, что происходит. Не должно быть так. Мне нужно уйти.
Сириус оглянулся через плечо, проследив его быстрый взгляд — там девчонки на диване делали вид, что читают список треков на конверте пластинки. Осторожно забрал у Римуса куртку и отложил её на полку, всё ещё не выпуская его руку. Наверное, глупо делать одно и то же и ждать других результатов, но новых идей не было ни одной. В таком случае…
— Всё нормально, — спокойно сказал он, глядя Римусу в глаза. — Я знаю, что происходит. Я тебе объясню. Потом. Я трезвый, если что.
========== Часть 7 ==========
Римус валялся на кровати, не в состоянии от неё отскрестись и озаботиться ужином, планом на понедельник и чистыми футболками ребёнку в сад.
Сириус отправился за Гарри к Хоуп один — шёл шестой час, а он обещал забрать ребёнка ещё в четыре. Они немножко… подзадержались.
Что что-нибудь такое случится, Римус догадывался (или надеялся?) ещё с пятницы.
Что бы там о нём кто ни думал{?}[автор в первую очередь XD] — он не был бестолковым или нечувствительным никогда. Он отлично понимал ещё в школе, что на Сириуса некоторые взгляды и прикосновения действуют примерно так же электрически, как и на него самого.
Но у Сириуса в длинном списке интрижек никогда не мелькали парни, а Римус совершенно справедливо считал, что на девочку не похож ни в одном месте. К тому же в его системе координат никак не соотносилось, как можно прижиматься к нему ночью с удовлетворённым полувздохом, а утром сватать ему случайную пятикурсницу с Пуффендуя, которая подошла передать сообщение от профессора Спраут. Что было причудой? К чему не следовало относиться слишком серьёзно?
Он ненавидел выяснения отношений. Ему было проще побрататься со Снейпом, чем спросить: «А что ты имеешь в виду, Сириус?».
Для Римуса ответ был очевиден. Тот период в жизни у Сириуса был откровенно дерьмовый, он импульсивно и дерзко вытворял всё, что в голову придёт, не очень-то фильтруя, и Римус догадывался, что до наркотиков дело не дошло только потому, что они безвылазно находились в Хогвартсе, а там всё-таки за этим следили.
Римус не был готов вписаться очередным пунктом в план протестных мероприятий. Сириус ни в коем случае не был бесчувственным придурком, просто его боль была огромна, и он, как будто в состоянии аффекта, не мог осмысленно выбирать средства.
Римус тогда ни секунды не верил, что Сириус серьёзно может хотеть его себе.
Кажется, им действительно удалось обо всём забыть, как Римус и предложил. Сириус на вокзале выглядел получившим под дых (Римус даже засомневался в своих интерпретациях произошедшего), но несмотря на это во всё время вплоть до минувшей пятницы вёл себя так, будто ничего и не было. Римус перестрадал свою воздушную яму и тоже вернулся в ровный коридор спокойствия, уверенный, что всё между ними может быть в рамках дружбы.
Не тут-то было.
Сириус поцеловал его снова.
Совсем не так, как в прошлый раз.
— Всё нормально, — сказал он сначала, глядя прямо, открыто. — Я знаю, что происходит. Я тебе объясню. Потом. Я трезвый, если что.
С каждой фразой он оказывался всё ближе, а последнее предупреждение выговорил вообще почти в самые губы — конечно, не оставалось сомнений, что за этим последует. Римус замер, это было хуже Империуса: ни мысли в голове, звенящее оцепенение, невыносимая длительность момента — он только и смог, что зацепить пальцами мягкую полу фланелевой рубашки. Сириус ещё ничего не сделал, просто говорил, а Римуса начинало колотить, неконтролируемо, мелко; несоразмерность реакции пугала, и обнаружить её было тоже страшно, хотя Сириус наверняка видел всё в диких глазах.
Римус так и не смог их закрыть, даже когда Сириус наконец коснулся его приоткрытыми губами. Он не спешил, вслушивался в ощущения. Потом, не сдержавшись, выдохнул Римусу в рот и медленно дотронулся мягкой нижней губой.
Собственный стон Римус осознал, только услышав его. Из груди вдруг обрушился бурный, неостановимый селевой поток, легко увлекающий за собой неподъёмные обломки отчаянно неназываемых чувств, он задохнулся и попытался отодвинуться, но за спиной оказалась дверь, Сириус шагнул вслед за ним, как в танце, обхватил лицо тёплыми ладонями, островато пахнущими маслом, и поцеловал снова — щёку, веки… Римус, не соображая ничегошеньки, обнял его под рубашкой, но быстро отпустил, чтобы выпростать футболку из-под ремня, скользнул запястьями по голой коже, и Сириус вздохнул ему в щёку несдержанно и горячо, почти в голос, и поймал его руки:
— Стоп, детка. Остальное после свадьбы, — глаза у него были пьяные и искрились ласковыми смешинками, Римус моргнул, возвращая зрение, задышал и взъерошил волосы.
Девчонки от греха подальше убрались на кухню, но они всё ещё были здесь, и вытворять подобные вещи было немыслимо, с какой стороны ни взглянуть.
Сириус удержал его растерянный взгляд:
— Я больше не разрешаю тебе меня игнорировать. Тебе не приснилось, мы оба трезвые в стекло, я не делаю так ни с кем другим — а если ты помянешь мою мать, я тебя ударю.
Римус прикусил щёку изнутри. Почему-то было ужасно, на грани терпимого больно, как будто Сириус вскрывал его наживую. Но Римус умел ладить с болью, находить в ней союзника для похода в честность, поэтому он кивнул, выдал бессмысленное и всезначащее «Да» и притянул Сириуса обратно. Он был родной, тёплый, такой правильный под руками, и Римус прижался щекой к его щеке, практически трогаясь умом от того, что можно.
Потом Сириус выгнал девушек в одну секунду. У Эммелины были круглые остекленелые глаза, а Мэри еле держалась, чтобы не ржать, и всё стреляла озорными глазами в них по очереди, пока застёгивала плащ, и, если Римус увидел правильно, одними губами проговорила Сириусу на пороге: «Мо-ло-дец». Что всё это значило?..
Закрыв двери, Сириус прислонился к ним лопатками, как будто не мог стоять без опоры, посмотрел на Римуса через коридор и с улыбкой сообщил:
— Ты сказал мне «Да». Ты теперь не можешь убежать.
Римус только молча приподнял брови с лёгкой полуулыбкой.
— Давай, пожалуйста, поговорим, — попросил Сириус мягко, подходя. — Ты сказал, тебе плохо. Я тоже не хочу, чтобы тебе было плохо. Расскажи, в чём дело?
Римус похлопал себя по карманам в поисках сигарет. А без этого никак нельзя?.. Он действительно должен произнести вслух что-нибудь вроде «Что у тебя с Мэри?» или даже «Кто я для тебя»?.. Становилось дурно от одной мысли.
— Ты вроде собирался сам мне объяснить, в чём дело, — напомнил он вместо этого.
Сириус аккуратно вынул из его пальцев зажигалку и пачку сигарет, бросил на диван, не глядя. Обнял, не удержался и принялся целовать шею, быстро и нежно, будто задался целью отметить каждую веснушку.
— Тебя бесит Мэри? — спросил он между прикосновениями горячих губ, и с такой анестезией Римус мог бы попробовать ответить.
— Ты вообще не понимаешь, на что напрашиваешься, — посочувствовал он в счёт откровенности, уплывая от ощущений.
— Просвети меня? — хмыкнул Сириус, вытряхивая его из свитера, чтобы тут же притянуть обратно и целовать голые плечи.