— Давай поспим, — позвал Римус приглушённо, в подушку. — Тебе тоже надо отдохнуть.
Сириус устроился рядом: обниматься сейчас было проблематично. Но оказалось так легко поцеловать его в скулу, в ту самую родинку, на которую Римус столько смотрел. Он вдруг вспомнил кое-что.
— Никель? — спросил он, тронув прохладные колечки серег у Сириуса в ухе.
— Никель, — подтвердил Сириус, широко улыбаясь с закрытыми глазами, и взял его за руку, сплетая пальцы.
========== Часть 8 ==========
Римус собирал со стола пергаменты с домашками Эда, которые следовало проверить до пятницы. Сам Эд оживлённо болтал с Одиллией у него за спиной, пересказывая сестре особенно впечатляющие факты из сегодняшнего урока по ЗОТИ. Римус радовался, что ребёнку интересно, но сейчас на первом плане маячили желание подремать и боль в плече: после трансформации там что-то не так встало, уже неделю ноет, надо бы сходить к врачу.
— Римус, а как звучит твоё имя для семьи? — вдруг спросил его Эд без связи с разговором.
Римус удивлённо обернулся. Ребёнок после полнолуния проникся к нему нежными братскими чувствами, отчасти от благодарности, отчасти потому, что его поразило чувство стаи. Видимо, ему хотелось как-то выразить это.
— Так и звучит. Римус.
Имя выбирал отец, его не очень смутило отсутствие уменьшительно-ласкательной формы. Мама пользовалась словом «милый», Сириус в школе пытался извращаться в окказиональном словообразовании, но в итоге идиотские сокращения выжило прозвище «Лунатик». Теперь он в определённые моменты с наслаждением перекатывал на языке «mon amour»{?}[все же понимают, что это значит? Кто как, а я обмираю, когда слышу от Сириуса “Римус, любовь моя”))))], но Римус ещё не решил, как ему к этому относиться.
— У тебя красивое имя, — сказала Одиллия и взглянула на него тепло и нежно. — Яркие узоры и шаманский бубен.
— Не, какой бубен, — вклинился Эд. — Это тарелка! Крэш{?}[он имеет в виду тарелку в ударной установке, которая так и называется - крэш]! Римуссссс! Ты слышишь этот мощный акцент?
«Эдди», — засмеялась Одиллия, откидывая со лба братишки светлые лёгкие пряди, тот обнял её за тонкую талию, улыбаясь Римусу. Тот улыбнулся в ответ.
— Зайди к Джерри, пожалуйста, Римус. Если у тебя есть минутка. Он хотел с тобой поговорить, — попросила Одиллия, когда он уже собрался уходить.
Кабинет Джеральда располагался на первом этаже, чтобы попасть туда, нужно было пересечь сияющий от солнца белый холл, украшенный высокими Бенджаминами в кадках. За фикусами ухаживала Одиллия, кроны у них были замечательно круглые, а стволы заплетались ровными петлями, Римусу очень нравилось. Пусть и немного рафинированные, это всё-таки были деревья. Сириус вчера в связи с переездом спрашивал, что он хотел бы видеть дома, Римус растерялся, но теперь подумал — а может, что-нибудь вроде этих фикусов? Впрочем, вряд ли хоть один из них с Сириусом будет готов заморочиться хотя бы со стрижкой крон. Лучше уж какие-нибудь ёлки на заднем дворе.
Джеральд что-то писал за широким столом, когда Римус постучал.
— Заходи. Сейчас, минуту, — пригласил он.
Кабинет был поистине огромным, по большей части уставленным тёмными книжными шкафами с ровными рядами глухо-коричневых и зелёных корешков. Место совершенно не вязалось у Римуса с тем, что его обладатель — двадцатипятилетний парень, умеющий водить мотоцикл. Тут должен был располагаться седовласый учёный муж. Римус прошёл к большому окну, по пути замечая старинную металлическую модель Солнечной системы, набранные ромбами цветных стёкол дверцы бара и целый шкаф современной литературы на разных языках мира.
— Чаю? Сигару? — учтиво предложил Джеральд, отложив перо.
— Нет, спасибо. Давай в двух словах, если не возражаешь.
Джеральд серьёзно поднялся из-за стола.
— С тех пор как Эдди стал оборотнем, я много времени посвятил изучению ликантропии, — начал он без экивоков, Римус кивнул.
Это было ожидаемо. Он и сам в своё время прочитал всё, что смог достать. Было почему-то приятно, что Джеральд говорит о ликантропии прямо, не ударяясь в эвфемизмы разной степени презрительности.
— У нас в науке этой теме уделяют мало внимания, в обществе в основном бытуют средневековые представления, но мировое сообщество продвинулось куда дальше, — Джеральд кивнул на тот самый шкаф у Римуса за спиной, в котором пестрели разноголосицей корешки иноязычных книг. — В разработке на сегодняшний день находится множество аспектов. Правовое регулирование, гарантии безопасности, анатомия и физиологические процессы, социальное взаимодействие: как внутри волчьих групп, так и междувидовое… Несколько лет я вёл активную переписку с ребятами из разных стран, и мы неизбежно оказались перед необходимостью создания некого международного центра, который мог бы заниматься научными исследованиями и одновременно защитой прав оборотней. Не могу сказать, что мы представляем мощную силу прямо сегодня, но уверен, однажды от нашего слова будет зависеть многое.
Римус почувствовал необходимость закурить.
Джеральд — старше всего на несколько лет, ниже почти на голову, с узкими развёрнутыми плечами — выглядел по-взрослому сильным. Осознающим, взвесившим свою силу, уверенным в ней.
— Наш актив собирается завтра, я подумал, может, ты захочешь присоединиться. Возможно, это будет полезно тебе. И ты был бы полезен нам, не скрою.
— В качестве подопытного? — уточнил Римус, засовывая руки в карманы джинсов.
— В качестве равноправного члена актива, — улыбнулся Джеральд. У него была располагающая, открытая улыбка, но Римус чувствовал себя оглушённым всем, что услышал. — Мы могли бы съездить на встречу отсюда после уроков Эдди. Что скажешь?
Римус кивнул.
— Спасибо, Джеральд.
Домой Римус пошёл пешком, а не трансгрессировал, как обычно, потому что хотелось подумать.
Это было категорически неожиданно. Всю жизнь он чувствовал себя один на один с ликантропией. Ребята, втиснувшиеся между ним и трансформациями с помощью анимагии, конечно, во многом облегчили ему жизнь, но в корне ситуация не менялась. Стигматизация и отвержение были его постоянными спутниками за пределами школы; «свои» — волки, в основном, доверия не вызывали, будучи почти поголовно приспешниками Волан-де-Морта. И вдруг оказывается, что в мире есть те, кому небезразличны права таких, как он. Кто готов за них вступиться…
Ему было интересно посмотреть на этих людей, интересно, чем бы он мог им помочь. Что он мог бы сделать для себе подобных — подумать только! — по всему миру.
Сириус оказывался прав, его отвлечённые рассуждения внезапно обретали почву — в конечном итоге всё зависело не от того, на сколько процентов ты человек, а от того, за что ты готов бороться с полной самоотдачей.
Римус снова вспомнил Джеральда, его глубокий, уверенный тон и твёрдые плечи. Когда-нибудь ему хотелось бы стать таким. С утверждённым внутренним правом проявляться, действовать, решать самому, бороться за — и бороться против.
Он пришёл домой — Сириус там паковал вещи и одновременно развлекал Гарри. Книжки летели из шкафа вереницей, делали круг мимо люстры и ныряли по одной в открытую коробку. Мелкий пытался допрыгнуть и поймать хотя бы одну и хохотал, когда они шуршали страницами у него над головой, уворачиваясь.
— Чего такой задумчивый? — спросил Сириус, бросив быстрый внимательный взгляд. — Что-то случилось?
— Потом, — уклонился Римус, не готовый говорить посреди летающих книг, перекрикивая детский хохот. — Я расскажу, обещаю, не надо так смотреть. Просто не сейчас.
Гарри воспользовался тем, что Сириус отвлёкся, мгновенно добыл в кладовке свою игрушечную метлу, оседлал её и немедленно впечатался лбом в «Сказки барда Биддля».
— Хорошо, что это не бладджер, — весело сказал Сириус, заставив книги зависнуть в воздухе, снял Гарри с метлы и чмокнул в лоб. — Правило номер один при полётах на метле: смотрим по сторонам, следим за высотой, лавируем.
— Это три правила, — вздохнул Римус и подошёл посмотреть. Гарри даже не заплакал, но лоб от столкновения у него немного покраснел. — Лили бы нас убила, клянусь тебе.