Ему нравилось работать, нравился горький запах глянцевых страниц журналов («Директор», «Молодой педагог», «Современная школа»); чёткая структура образовательного процесса вырисовывалась веерообразным узором вантового моста — лёгкость и прочность, элегантность и поддержка.
— Мы будем лучшими, — говорила Катарина с восторгом, перебирая его черновики быстрыми наманикюренными пальцами, и Римус изредка позволял себя обнять на этой вдохновенной волне, тем более что Катарина переводила для него письма директора итальянской магической школы, который заинтересовался их проектом и давал полезные советы.
Профессор Макгонагалл помогала тоже, она много интересного рассказала об организации размещения учеников и сдержанно похвалила Римуса за проделанную работу («Впечатляюще, мистер Люпин»).
Сириус пропадал в мастерской денно и нощно.
Он уговорил пару, которая приводила в порядок его дом, остаться работать на него. Римус восхищался и недоумевал — это только в окружении Сириуса могли возникнуть люди настолько широких взглядов, что их не беспокоила перспектива трудиться на семью, необычную во всех отношениях, какая была у Сириуса. Так или иначе, теперь у Гарри были изумительные блинчики на завтрак, идеально отутюженная одежда и даже сказки на ночь, если Сириус и Римус зашивались с работой.
Римус пока не привык ни к дому, ни к прислуге.
Хотя миссис Олдридж относилась к ним, как к собственным детям, и мистер Олдридж тоже был всегда приветлив, Римусу становилось неловко от мысли, что его комфорт — это чья-то работа. Сириуса, конечно, всё устраивало. Он не был ленивым или беспомощным в быту, но ему явно было привычно отдавать рутинные заботы на откуп специально определённым для этого людям. Он пользовался результатами их труда свободно и спокойно — впрочем, он за это платил, и достойно.
Дом был не слишком большим, но в нём обнаружилось много уютных затаённых уголков, в которые так и хотелось забраться с книгой на несколько уединённых часов. Был ли этот дом таким при прежнем хозяине? Сириус на этот вопрос улыбнулся, отчего показалось, что эти удобные кресла, книжные шкафчики, столики и цветы в горшках появились тут для Римуса лично.
Под рабочую зону Сириус отдал ему просторную комнату на первом этаже. Войдя сюда впервые, Римус понял, что у него попросту нет столько книг и вещей, чтобы заполнить весь объём, однако в следующую секунду почувствовал, что ему хочется дорасти, чтобы соответствовать этому пространству.
В детской Сириус и Гарри наворотили бог знает что в безудержном оформительском порыве «всё и сразу». Зачарованные планеты Солнечной системы мигрировали с одной стены на другую, вращаясь вокруг люстры-Солнца, одежный шкаф украшали наклейки с драконами (венгерская хвосторога требовала пароль и грозилась откусить пальцы тому, кто его не знает, а уэльсский шипохвост изрыгал пламя, если пощекотать его живот). По раме зеркала ползала заколдованная зелёная змейка — Сириус не хотел покупать это зеркало, потому что слизеринские ассоциации отдавались ему в печень, но Гарри был умилительно непоколебим, в итоге зеркало висело на своём месте, приводя его в восторг («Ползи, змейка!»). Над столиком для рисования Сириус развешал фотографии Джеймса и Лили, а над кроватью Гарри попросил прикрепить постер с Оливером Джексоном, ловцом британской сборной по квиддичу. Гарри ни разу ещё не был на матче, но почему-то Джексон ему категорически занадобился, и с тех пор по дому он передвигался чаще на своей метле, чем на ногах («Я как Оли!»).
Дом был не слишком большим, но Римусу казалось, что они словно растворились в нём. Прежде вынужденные постоянно попадаться друг другу на глаза не в комнате, так на кухне, теперь они пересекались, в основном, перед сном. Впрочем, возможно, дело было не в переезде, а в том, что работы и у него, и у Сириуса стало беспрецедентно
больше.
В ту субботу Римус вернулся от Джеральда и сразу зашёл к себе в кабинет, чтобы оставить бумаги. Из гостиной слышны были голоса Сириуса и Мэри, и Римус прислушался — к себе.
Его больше не раздражала Мэри.
Дело было, конечно, не в том, что Сириус ему стал безразличен вместе со своими бывшими с завалом в настоящих. И не в том, что Римус теперь внезапно сделался уверенным в том, что способен выиграть хотя бы один раунд у женщины вроде Мэри.
Он так боялся, что не даст Сириусу дышать своей ревностью, а теперь у него просто… будто бы не осталось сил переживать об этом.
Сил ли? Времени? Желания тратить на это силы и время?
Как будто он нашёл другой способ закрывать потребность в сильных эмоциях. Он убрал бумаги в стол и пошёл в гостиную.
Сириус лежал щекой на столике, а Мэри, стоя к Римусу спиной, разминала ему плечи и ворчала:
— Охренел так пахать? Ты вообще хоть немного спишь?
— Спишь. Сплю. Немного, — подтвердил Сириус, не открывая глаз.
— Что это за приступ славы труду? — поинтересовалась она подозрительно.
— О, Мэри, — застонал Сириус то ли из-за массажа, то ли из-за вопроса. — Я ревную. Ужасно. Ко всем — Мерлин, ко всему миру. К этой немецкой принцессе с горошинами. Неужели нельзя лифчик надеть, ей-богу?.. И к Коллинзу. Грехи мои тяжкие, он пропадает у Коллинза каждый день… И к этому канадцу! Он смотрит так, будто готов прогнуться немедленно, и ради всего святого, не надо мне про иерархию в стае. Я всё знаю, но мне не легче.
— Нашёл повод для страданий, — укорила Мэри, спускаясь вдоль его позвоночника к пояснице щипками. — Это же Римус. Он в жизни ни на кого, кроме тебя, не смотрел.
Римус прислонился плечом к откосу и заулыбался — Мэри была удивительно права насчёт него. Сириус несчастно вздохнул и продолжил жаловаться на свою горькую долю:
— И ещё я ревную его к работе. Он всё время работает, у него на всех поверхностях книжки, журналы, заметки, таблички, перья, письма, методички, у нас даже на простынях чернильные пятна — мне кажется, он скоро во время секса будет читать у меня за плечом.
Мэри прыснула, Сириус тоже хмыкнул.
— Но я всё понимаю, — снова вздохнул он между смирением и обречённостью. — Я за него рад. Он достоин всего этого — такие смелые цели ставить и достигать. Я им горжусь, его умом и дотошностью… поэтому, чтоб не ходить за ним по пятам с грустными глазами, я работаю тоже. Я нанял мастера, я говорил? Купил покрасочную камеру…
— Не могу критиковать твой ход мысли, — заметила Мэри. — В независимости рождается союз, — продекламировала она иронично, но Римусу показалось, что она глубоко верит в эту мысль. — Но ты бы всё-таки спал, а?
Римус никогда не видел Сириуса таким открытым и уязвимым, готовым задекларировать свои слабости, настроения — все, под подпись. Таким его знал Джеймс? Для Римуса он всегда был совсем другим. Ироничным, подобравшимся и самостоятельным. Он умудрялся быть независимым, даже прячась у Римуса на груди от кошмаров после Азкабана. Из них двоих он был тем, кто принимает решения. Он был тем, кто заботится. И увидев, как он хнычет Мэри про беспричинную ревность, Римус вдруг понял, что хочет заботиться о нём сам.
— Римус, дорогой, ты уже дома? — раздался у него за спиной радостный голос миссис Олдридж. — Ты, наверное, голодный? Улетел, даже не позавтракал.
— Не беспокойтесь, Агнес. Я потом найду какой-нибудь бутерброд — идите отдыхать.
— Как это — не беспокойтесь! Будешь яблочный пирог? Сегодня с карамельной заливкой, как ты любишь…
Сириус под её ласковое воркование выпрямился и страдальчески заломил брови, догадавшись, что Римус слышал его исповедь, а потом подошёл и обмяк у него в объятьях, как уставший ребёнок. Правда, ненадолго — миссис Олдридж принесла чай, и он снова собрался.
Римус впервые за много недель позволил субботе быть выходным днём, они с Мэри и Сириусом просидели за чаем в саду под липой, пока у Гарри не закончился тихий час. Сириус рассказывал им про нового мастера и планы на покрасочную камеру и опять выглядел, как обычно, а Римусу хотелось снова вытащить его, незащищённого и чувствительного, из-под улыбчивой брони «у меня всё окей».