— Ей очень понравилось, — сообщил Сириус игриво. — Пей давай и ложись. Я пойду собираться.
— Куда? — нахмурился Римус, проглотив гадкое на вкус зелье.
— Домой, — сказал Сириус, делаясь вдруг осторожным. — Там, наверное, нехилый срач, я же не могу притащить туда ребёнка просто так. И мне нужно добыть ему кровать и ещё кое-какое барахло. Петунья отдаёт одежду, это уже неплохо.
Римус со стоном откинулся обратно на кровать, жалея от души, что боль теперь недостаточно сильная и не поможет ему сказать то, что нужно.
— Я обязательно должен произнести это вслух, да? — он спрятал лицо в ладони, не в силах справиться с неловкой улыбкой. — Ты можешь оставаться здесь. Думаю, даже в том случае, если доставишь сюда клан горных троллей.
Когда он отнял ладони от лица, глаза у Сириуса сделались точно такие, как тогда ночью на кухне. Благодарность, смешанная с сомнениями. Он не хотел отказываться, но не мог согласиться.
— Для тебя это важно, — сказал Римус. — И когда я посмотрел на это с другой стороны, — спасибо Тонкс, — добавил он громче, чтоб она точно услышала на кухне, — для меня это тоже стало важно. Мы должны сделать это для Сохатого.
Сириус кивнул.
— Это будет жесть, — задумчиво сказал он, видимо, припоминая сегодняшний визит к Петунье.
— Однозначно, — солидарно поддержал его Римус.
Прошла ещё неделя, прежде чем Гарри переехал.
Тонкс получила результаты своих экзаменов утром в среду, и Римус подавился морковной палочкой, когда она кинулась ему на шею с воплем «Поступила!».
— Моя малышка, — умилялся Сириус, когда она порывисто обняла и его тоже. — Я знал, вот вообще не сомневался.
Римус покивал с выступившими от кашля слезами на глазах — мол, он присоединяется. Разумеется, Сириус настаивал на том, чтобы отметить это вечером в клубе, Тонкс очень кстати вспомнила, что какие-то её подружки будут выступать с концертом в «Мантикоре», Римус догадывался, что его отказ не примут, и отправился на работу, заранее устав от мысли о шумном вечере после долгого дня.
Может быть, он был не очень внимателен сегодня: в голове прокручивались без отжима мысли о том, что надо купить кабель-канал и зашить напрочь провод от телефона, чтобы Гарри не пришло в голову его погрызть; надо добраться посмотреть Сириусову мастерскую, а то он уже дуется; и ещё зайти в книжный и набрать каких-нибудь сказок, что вообще читают таким маленьким детям?.. Старик Барлоу сегодня здорово задерживался, и это не способствовало концентрации на работе.
К четырём он с горем пополам привёл в порядок переплёт на непримечательных «Лекарственных зельях» и встал из-за стола, чтобы поразмяться и перекусить — а в переплётную вошла заплаканная молодая женщина в чёрной мантии; у неё были смутно знакомые глаза, Римус пытался сообразить, знает ли он её по Хогвартсу, когда она вдруг сообщила с детским всхлипом, что её отец мёртв. Римуса выкинуло из момента, как из поезда на полном ходу, ему вдруг показалось, что снова война, что снова можно ждать всего наихудшего в любую секунду — чей-то отец мёртв, была ли над домом Метка?.. Он неловко моргнул, возвращая себя к реальности. А, драконья оспа. Стоп, отец — это Барлоу?..
Девушка безуспешно пыталась ему что-то сообщить, давясь рыданиями; у парня получилось доходчивей. Он был её братом или женихом, Римус так и не успел понять — перекрученный гневом молодой человек с копной соломенных волос с порога швырнул в него чем-то невербальным. Неготовый к атаке, Римус упал, приложившись об витую ножку рабочего стола, сверху на него свалились несчастные «Лекарственные зелья», чувствительно пришлись углом между рёбер. «Элиот, не надо!», — запричитала барышня, вешаясь ему на руку. Тело ещё не успело забыть наработанные рефлексы, и мгновением позже Римус в боевой готовности, подобравшись, застыл напротив парня, ошеломлённого такой скоростью реакции.
— Я так понимаю, вы хотите дать мне расчёт? — уточнил Римус ровно и даже доброжелательно, смаргивая стекающую из некстати разбитой брови кровь. Ну почему из лица всегда хлещет, как мало ещё откуда.
Из парня вырвался поток брани — но ничего такого, чего Римус не слышал бы раньше. Видимо, в этом семействе толерантность не наследуют. «Окей, — зло подумал он, утирая раздражающую кровь жёстким нарукавником, — в первый раз, что ли». Титаническим волевым усилием он сдержал рвущийся наружу гнев и обратился к девушке:
— Отправите мне жалованье совой до конца дня, — на этот раз он отщёлкнул атакующее заклинание Элиота Протего. — В противном случае закон будет на моей стороне, несмотря на то, что, как любезно заметил Элиот, я — проклятая тварь.
Дома он первым делом швырнул в стену попавшийся под руку телефон.
— Мама дорогая, — Тонкс в изумлении прижала руки к сердцу. — Это был агрессивный экземпляр «Чудовищной книги о чудовищах»? — попыталась пошутить она и поймала его руку, чтобы отвести умываться.
Римус даже огрызаться был не в состоянии: если он откроет рот, Тонкс огребёт за всех неадекватов в его жизни скопом. Он просто выдернул своё запястье из её пальцев и ушёл в ванную.
Зеркало отразило его лицо, неоднократно раскроенное, залитое кровью, бледное — веснушки горели рыжиной. Римусу коротко и остро захотелось выпустить когти и содрать его с себя совсем. Он отвёл глаза, потом сжал веки покрепче, а потом и вовсе закрыл лицо ладонями.
После он сидел на кухне с чашкой травяного чаю, Тонкс грызла ноготь вместо крекера, прислонившись поясницей к разделочной столешнице.
— Зачем сам лечил, — покачала она головой. — Я бы свела тебе без шрама.
— Плевать, — сказал Римус безучастно. — Одним больше, одним меньше.
— Сириус будет переживать, — подумала она вслух.
— Ничего неожиданного не произошло, — Римусу было горько от того, какая это правда. — Не в первый раз.
— Не верю, что он увидит твоё лицо и ни о чём не спросит.
— Может, спросит. Но не будет выносить мозг, это точно. Мы не говорили о смерти Джеймса. И обо всём, что писали в газетах после того, как его выпустили из Азкабана. Просто живём, как будто ничего не было. По сравнению с этим очередная потасовка на рабочем месте вообще не повод для обсуждения.
Тонкс посмотрела на него — мягкий взгляд, тревожно сведённые брови.
— Если вам так легче справляться, то почему бы и нет. В конце концов, разговоры не единственный способ поддержать друг друга.
Римус вдруг заулыбался:
— Что мы будем делать без тебя, наша мудрая, всепринимающая малышка?
— О, уверяю тебя, вам тут будет, чем заняться — с Гарри-то, — Тонкс, явно польщённая, махнула на него рукой.
К вечеру настроение у него не улучшилось, идти никуда не хотелось, но Тонкс настояла («Не хочу» и «не пойдём» — это разные вещи»), и Римус уступил. В конце концов, если его жизнь дерьмо, то не обязательно портить её другим. У Тонкс праздник, она его заслужила.
В «Мантикоре» толклась тьма народу, молоденькие девчонки с разукрашенными блёстками лицами, видимо, были довольно популярны.
Римус понимал, что его мрачное лицо диссонирует с обстановкой, но только молча пил, не в силах сделать что-то ещё. Тонкс, похоже, решила, что он и так сделал для неё максимум из возможного тем, что пришёл, и, наконец, от него отцепилась. Они с Сириусом прыгали в толпе возле сцены, поддерживая подружек Тонкс, ей там, кажется, посвятили песню, и, Римус надеялся, в целом вечер для неё шёл неплохо.
Позже к нему за столик приземлился Сириус, немного датый, вспотевший и расслабленный.
— О чём думаешь? — спросил он и заглянул в свой стакан, проверяя остатки пива.
— О семантике черепа как символа, — ответил Римус угрюмо, очередной раз приложившись к своему огневиски. — Смерть, но не только. Насильственное обнажение того, что должно быть сокрыто. Погребено. Нетронуто. И эксгумация того, что есть в каждом из нас. Какие у тебя коннотации? Господи, Бродяга. Что ты смотришь на меня, как будто ничего не соображаешь. Если бы я не знал, что ты можешь синхронно перевести то, что я говорю, на три языка, один из которых — мёртвый…