У Сириуса ещё не состоялось официальное открытие мастерской, но загадочным образом уже закрылась запись на две недели вперёд. Римус так и не дошёл посмотреть, как он устроился, но Сириус перестал напоминать и, вроде бы, не обижался.
Он трудился с полным погружением — изучал тонкости чар, выбирал поставщиков деталей и горюче-смазочных материалов, искал партнёрства для бартерной рекламы. Римус знал, что лёгкость, с которой он продвигался, была видимостью. Сириус вкладывал в мастерскую очень много себя, с энтузиазмом и глубоким интересом, так что можно было забыть, ради чего он вообще взялся за это дело.
Но иногда вечерами Римус замечал его сумрачный взгляд, остановившийся на занятом играми Гарри, и вспоминал: это трудотерапия. И, судя по всему, правильная, без насилия над самим собой, а значит, рано или поздно даст свои плоды. Может быть, он рассматривал Сириуса слишком пристально — тот отвечал на взгляд и чуть-чуть улыбался, а потом тянул Римуса к себе на диван. Вечер заканчивался тем, что они читали каждый своё, но Сириус непременно складывал ему на колени голову или скрещенные лодыжки. Гарри мог уснуть у Сириуса на груди.
Римусу обычно не читалось, глаза то и дело спрыгивали со строчек. Сосредоточенный Сириус неутомимо изучал стабилизацию лётных чар, Римус некоторое время задумчиво созерцал вихрастую детскую макушку у него на груди, потом — чёрные буквы татуировок на тонких пальцах, переворачивающих страницу, разлёт тёмных бровей, опускающиеся ресницы, родинку на светлой щеке. Было что-то умиротворяющее в таких вечерах. Римус никогда не мечтал о семье, о том, как женится или станет отцом, слишком рано он понял, что эта история не для него — так рано, что сегодня это воспринималось бесцветно, как данность. Но сидеть вот так, в тишине, наполненной уютным сопением и теплом самых близких в мире людей, было неизъяснимо правильно. Сто из ста. Их стихийно возникшая странная маленькая семья.
Было ещё кое-что, о чём он думал в такие моменты, чувствуя нарастающий зуд в груди. Сириус всегда читал что-нибудь по работе, даже в свободное время он шагал вперёд своим путём и казался ярким, направленным лучом боевого заклятия. Самого себя Римус мог бы представить рассеянным облаком Люмоса. Вечный дилетант, рассматривающий мир понемногу то с одной, то с другой стороны. Его попытки быть энергичным и напористым в каждом новом деле казались на поверку ментальной мастурбацией. «На что я трачу свою жизнь?..» Может быть, потому он и не мог себя заставить сходить к Сириусу в мастерскую: там зуд от этих мыслей мог стать совсем невыносимым.
Утро первой субботы марта выдалось бескомпромиссно солнечным; нагретая, душноватая спальня вся светилась. Сириусу наконец-то снилось что-то хорошее. Римус чувствовал лучистое тепло в груди, глядя, как уголок его губ вдруг двинулся в улыбке. Зима кончалась, им всем, смёрзшимся от напряжения с прошлой осени, казалось, как раз пора оттаять, позволить крови двигаться быстрее, прорастить побеги новой жизни. Сириус, не открывая глаз, подался вперёд и улёгся небритой щекой Римусу на щёку, тёплый и до щемящей жути свой. Так близко он ещё не ложился, ни когда-то в школе, ни теперь, но Римус не чувствовал сопротивления. Он знал до ноты его терпкий, горьковатый от сигарет запах, вес его руки поперёк тела — а теперь ещё и чуть колючее прикосновение щеки. Так слушаешь знакомую песню в хороших наушниках, открывая в привычной мелодии пласты, которых там раньше не было, но которые звучат идеально.
И всё-таки он удивился, когда Сириус вдруг тронул губами его щёку, мягко, едва-едва.
— Ты чего делаешь? — пробормотал он, отодвигаясь, и Сириус приоткрыл ясные, совсем не сонные глаза и улыбнулся лукаво и ласково.
— Сириус? — тут же проснувшись позвал Гарри и с шорохом сбросил одеяло.
Тот потёр лицо и бодро спрыгнул с кровати:
— Доброе утро, мелочь! Как спалось?
В эту субботу их пригласила в гости Андромеда. За город поехали на машине, сойдясь на том, что тащить ребёнка через всю лондонскую сажу по каминной сети примерно настолько же гуманно, как и трансгрессировать с ним на руках. За рулём была Тонкс, только-только получившая права, и всю дорогу Сириус советовал ей зачарованные масла, пылеотталкивающие полироли для приборной доски и составлял перечень заклинаний, которые он рекомендует попробовать. У Тонкс горели глаза, она готова была отдаться любым экспериментам. Начали список, конечно, с лётной магии — а кончили, что называется, за упокой, какими-то кошмарными, космическими ускорениями, которые Римус молча расценивал как реализацию программы самоуничтожения, явно впитанную с молоком всеми потомками рода Блэк. Гарри проспал до самого дома.
За городом легче дышалось. Римус обосновался в саду с большим чайником душистого липового чаю. К счастью, никому до него не было дела: Андромеда и Гарри пришли друг от друга в абсолютно взаимный восторг, а Сириус с Тонкс застряли в гараже, не откладывая в долгий ящик идеи по усовершенствованию глазастенького жёлтого сто двадцать четвёртого фиата.
Зима кончилась, и здесь это ощущалось особенно ясно. Мягкие порывы ветра ласково трепали волосы, под яблоней зелёной жизнерадостной щёткой поднялись тюльпаны, Римус жмурился на солнце, чувствуя, как лучи проходят сквозь него, согревая самую душу.
Думалось тоже легче. Может, пойти работать к маглам? Если не устраиваться в планетарий, вряд ли кто-нибудь сообразит, что его ежемесячные выходные связаны с полнолуниями. В конце концов, есть фриланс. Можно вообще не контактировать с коллегами… Не то чтобы эта мысль не приходила ему раньше: кое-кто из знакомых с Пуффендуя, пользуясь смешанным происхождением, выбрал мир маглов, разбавляя его ограниченность заколдованными авто, бытовой магией и билетами на чемпионаты по квиддичу. Но для Римуса это был болезненный компромисс. «Ты просто тщеславен, признай, — сказал он себе, глядя сквозь муар вылетающих в открытое окно занавесок. — Ты хочешь отвоевать себе место в магическом мире, раз уж ты его часть». Но для этого, пожалуй, нужно шевелиться гораздо активнее. В каком только направлении?.. Он снова возвращался к желанию поскрести грудь изнутри, сбросить зудящее напряжение.
Со стороны дорожки раздался смех, Тонкс левитировала перед собой тарелки с бутербродами и вазочку с миндальным печеньем и, разумеется, чуть не рассыпала его. Сириус еле успел подхватить, печенье прилетело к Римусу отдельно от вазочки и зависло вокруг душистым ореховым ореолом.
— А Гарри где? — спросил Римус, поймав одну печенину в воздухе.
— Они с мамой читают сказки на веранде. А до этого вот, печенья напекли, — беззаботно объяснила Тонкс. — Мы тут говорили, — так же беспечно начала она с другого места, — а почему у тебя нет подружки, Римус?
Тот чуть не подавился крошками. Умение Тонкс задавать неудобные вопросы за столом во всеуслышанье впечатляло, и Римус так и не взялся определить, было оно ближе к непосредственности или бестактности.
— Потому что у меня есть Сириус, — фыркнул он, не заметив внимательного взгляда синих глаз. — Ясен же пень, почему, Нимфадора.
— Нет, не ясен, — Тонкс проигнорировала обращение, отловила печенье, водворив его в вазочку, и поставила на стол. — Ну да, ты оборотень, малоприятно со всех сторон, но это же… ничего не значит.
— О, даже так? — возмутился Римус. — Давай ты это моим работодателям расскажешь. Буду брать тебя с собой на собеседования.
— Я не про работу, — Тонкс нахмурилась, досадуя. — Я про личные взаимоотношения. Ты же такой чудесный. Почему ты не хочешь оглядеться вокруг и найти кого-то, кто видит это, а не твои трудности по мохнатой части?
Римус сжал челюсти. Как она не понимает?
— Это непредсказуемо. Сегодня я безопасен, а завтра может что-нибудь случиться. Думаешь, я смогу жить спокойно, если в полнолуние искусаю жену? И никто не захочет жить с монстром.
— Сириус же живёт, — заметила Тонкс многозначительно, Римус перевёл на него взгляд, и тот пожал плечами, приподняв брови — мол, да, ничего такого.