Деревни вдоль дорог замерли — опасно было выходить на улицу, гнать через дорогу скотину на пастбище. Оконные стекла дребезжали не переставая, как при землетрясении. Люди задыхались от маслянистого дыма и выхлопных газов, смешанных с вонью паленой резины. Стыли от ужаса. Впервые своими глазами видели они мощь германской армии, мощь машин, мощь гремящей лавины. Видели германских солдат, устремившихся завоевывать. Со страхом думали — ничто этой мощи не встанет поперек пути, ничто не в силах противостоять. Угадывали судьбу Польши. Их первые впечатления от войны имели вкус пыли, иссушающей горло и ноздри. Простые люди в деревнях вздыхали из глубины души: «Что мы, несчастные словаки, в такой войне?» То было всеобщее, трагическое ощущение. Так простой народ выражал положение крошечной нации в сердце Европы, нации, которая никогда не имела веса, не имела слова — даже в решении собственной судьбы.
— А что мы?
— Перышко над огнем — вот что мы такое.
Сопливый мальчишка-газетчик перед вокзалом в Жилине выкрикивал писклявым голосишком:
— Экстренный выпуск!
Он не выкликал набранную крупно шапку «Польша объявила военное положение» — он кричал, будто его режут:
— Немцы в Польше, немцы в Польше, немцы в Польше! Экстренный выпуск!
Американец Менкина измазал палец в типографской краске. Типографская краска была на щеках у некоторых встречных. Лавина пришла в движение давно. Данциг присоединен к рейху. В Гдыне бои. Словацкий флаг развевается на Яворине[2]. Говорил Мургаш[3]. Говорил фюрер. Приказ по армии генерала… Бог да поможет вам в битве, доблестные воины! Во имя его победим… Всеобщая мобилизация во Франции…
С поворота шоссе немецкий «тигр» вырвался на поле. Мертвый танкист вел свою машину прямо, все прямо. Несколько немок истерически кричали. Люди шушукались о том, что случилось. В Гричове две девчушки влезли на яблоню, стали сбрасывать яблоки немецким танкистам. Шу-шу-шу. Только целились они метко, яблоками раскровянили голову нескольким солдатам. Немцы тоже целились метко. Обе девчонки свалились с яблони все в крови. Быть может, они их приветствовали. Или нет? Как вы думаете? Может, именно они первые пали, защищая Польшу, две любопытные девчушки… Великий фюрер вошел в рейхстаг 1 сентября в 10 часов 7 минут. В 10 часов 13 минут он начал речь. Немецкие и словацкие газеты сообщали даже эту мелочь — судя по всему, числа семь и тринадцать оказывали магическое влияние на ход второй мировой войны.
В те дни американец Менкина выбрался в город взглянуть на свое уютное гнездышко, на свою виллу. Он выстроил ее, когда в последний раз наезжал домой. Тут он поселится с Маргитой и с Томашем, если все пойдет хорошо.
Было воскресенье. По всем улицам множество людей тянулось к площади. Американец вживался в самочувствие оседлого жителя. Довольно он бродил по свету. Вот теперь осядет и не двинется с места… Он бездумно шел туда, куда направлялись все. На всех домах развевались знамена — трехцветные, с гербом города, они свисали до земли, создавая, как ему показалось, такое праздничное настроение, что он ничего более не желал, кроме как прожить тут в скромности остаток дней. Больше всего бросались в глаза какие-то новые флаги, голубые. На голубом поле белое солнце, как у японцев. Менкина только не понимал, зачем белое солнце заключили в решетку[4]. Впрочем, это могли быть флаги в честь девы Марии… Ну, конечно, ведь теперь у них в Словакии — христианское государство…
Люди на площади ожидали какое-то торжество или событие, но было еще рано. Поэтому Джон Менкина зашагал в предместье, в квартал вилл, где стоял и его дом. На его террасе тоже развевались новые, незнакомые флаги. Вид белой виллы — будто из сахара — льстил его воображению. А когда подошел к калитке, остановился как вкопанный: эмалированной дощечки с его американским именем не было. Он воспринял это как насилие над своей личностью. На новой дощечке не было даже имени доктора-еврея, которому Менкина сдал дом в аренду, а значилась какая-то совсем незнакомая фамилия. Доктор был человек деликатный, он бы так не поступил. И сад стоял в запустении, яблони вымерзли, не было их… Недоброе предчувствие охватило американца. Он даже не сразу решился позвонить у калитки. Вспомнил, как уговаривал переехать сюда Маргиту — вдову брата Йозефа, погибшего в первой войне; Маргита и слушать не хотела.
2
Яворина — местечко на польско-словацкой границе, вошедшее после разгрома Польши в состав «Словацкого государства».
3
Мургаш — один из лидеров словацких фашистов — «людаков», членов реакционной Народной (людовой) Партии.