Александра Сергеевна долго молчит. Потом, обняв мальчика за шею, она крепко целует его в лоб и говорит:
— Спи, детка!.. Не мешай соседям.
И Ленька засыпает.
...Хозяин гостиницы не обманул. Утром пили чай в ресторане, где все было как в мирное время — мельхиоровая посуда, пальмы, ковры, белоснежные скатерти, официанты в полотняных фартуках... Сам Поярков стоял за буфетной стойкой и, улыбаясь, кланяясь, приветствовал входящих гостей.
Официантов было немного, они сбивались с ног, разнося по столикам чайники с чаем и кипятком, блюдечки с ландрином вместо сахара, сковородки с яичницей, черствые французские булки, сухие позавчерашние бутерброды...
Денег официанты с посетителей не брали.
— Не приказано-с, — улыбаясь и пряча за спину руки, говорили они, когда с ними пытались рассчитываться. — Завтра — пожалуйста, с нашим великим удовольствием, а нынче Михаил Петрович за свой счет угощают.
Ленька и Александра Сергеевна сидели за маленьким столиком у разбитого окна. Отсюда хорошо был виден и ресторан, и буфетная стойка у входа, и площадь, и театр, и магазин "Сиу и К°"
На залитых солнцем улицах уже не было так безжизненно и пустынно, как вчера вечером. То тут, то там мелькали за окном фигуры прохожих. Проехал извозчик. Пробежал босоногий мальчишка с керосиновым бидоном в руке. Где-то недалеко, в соседнем квартале, бамкал одинокий церковный колокол. На балкончике над магазином "Сиу" пожилая женщина в пестром капоте вытряхивала зеленый бобриковый ковер...
По мостовой, со стороны бульвара, нестройно прошла большая группа военных и штатских с винтовками за плечами. В последнем ряду с грозным видом шагали — тоже с ружьями на плечах — два гимназиста, один — высокий, с пробивающимися усиками, а другой — совсем маленький, лет тринадцати.
— Мама, смотри, смешной какой! — сказал Ленька, пробуя выдавить из себя презрительную усмешку. Но усмешка не получилась. Он почувствовал, что смертельно завидует этим вооруженным серошинельникам.
— Не зевай по сторонам, кушай яичницу, — окончательно убивая его, сказала Александра Сергеевна.
В ресторане стоял веселый гул, звенела посуда, слышался смех. То и дело хлопала дверь, появлялись новые посетители.
— Пожалуйста, пожалуйста, господа, милости просим, — кланялся и улыбался за буфетом хозяин. — Вон столик свободный... Никанор Саввич, пошевелись, — окликал он пробегавшего мимо старичка официанта.
Он весь сиял, этот седобородый добряк Поярков. Ленька смотрел на него, и ему казалось, что за ночь хозяин гостиницы еще больше пополнел, зарумянился, расцвел.
— Господа, слышали новость? — обращался он к сидящим за ближайшим от буфета столиком. — Городская управа с утра начала работать!
— Что вы говорите! Настоящая управа?
— Самая настоящая. Словечко-то какое приятное, а?
— Да, звучит весьма ласкательно.
— И кто же вошел в нее?
— Черепанов фамилию слыхали?
— Помещик?
— Он самый.
— Помилуйте, но это ж черносотенец, известный монархист.
— А вас что — не устраивает?
— Меня-то, пожалуй, устраивает, но ведь... вы понимаете...
— Еще бы не понимать. Все понимаю, уважаемый. Учтено. Там на все вкусы, так сказать, блюда приготовлены. И меньшевики имеются и кадеты... Эсерам даже — и тем местечко нашлось.
— А от рабочих?
— Ну, нет, это уж — ах, оставьте! Довольно. Побаловались.
— Послушайте, но ведь это же неумно.
— Ничего. Играть-то ведь нам уже не с кем. Все кончено.
— Как же кончено? На окраинах, говорят, и до сих пор постреливают.
— Э, бросьте. Какая там стрельба! Так просто — мальчишки-гимназисты небось балуются...
Хлопнула дверь. Хозяин повернул голову, оживился, поправил на шее полотняный воротничок, приветливо закланялся.
— Пожалуйста, пожалуйста, молодой человек... Заходите, милости просим...
— Мама, смотри, кто пришел, — сказал Ленька.
— Не показывай пальцем, — тихо ответила Александра Сергеевна.
У буфетной стойки стоял и что-то спрашивал у хозяина вчерашний белокурый парень в клетчатом полупальто. За ночь он похудел, осунулся, небритые щеки его покрылись рыжеватым пушком, глаза ввалились.
— Найдется коробочка, — весело отвечал хозяин, деликатно и с аппетитом выкладывая на прилавок коробок спичек. — Вот, сделайте милость... "Дунаевские"... С мирного времени еще...
Молодой человек закурил папиросу, жадно затянулся и полез в кармин за кошельком:
— Сколько?
Хозяин с улыбкой закинул за спину руки.
— Нет-с. Извините. Как сказано было. Условие-с.
— Какое условие?..
— А такое, что всё бесплатно.
— Почему?
— Ради праздника.
— Какого праздника? Ах да, — воскресенье?
— Эх вы! Юноша! Воскресенье!.. Праздник победы — вот какой!.. А вы, простите, я забыл, из какого номера? Память у меня что-то на радостях отшибло...
— Да я не из номера. Я так — с улицы зашел.
— Разве? Не останавливались у нас? Личность-то ваша мне как будто знакома... Ну, все равно. Будьте гостем. Позавтракать, чайку выпить не желаете?
— Позавтракать? А что ж, спасибо...
Молодой человек поискал глазами свободного места. Взгляд его остановился на столике, где сидели Александра Сергеевна и Ленька. Радостная улыбка шевельнула его губы. Несколько секунд он колебался, потом подошел, поклонился и сказал:
— Здравствуйте. Как поживаете?
— Благодарю вас, — ответила Александра Сергеевна. — Все более или менее благополучно. А как ваши дела?
Молодой человек покосился на соседний столик.
— Да так. Пока что похвастаться не могу. Паршиво.
— Пробовали что-нибудь предпринять?
— Пять раз пробовал.
— Были в городе?
— Был. И вчера вечером и сегодня... Ничего не вышло.
В это время опять распахнулась дверь, и в ресторан вошла с улицы группа вооруженных людей. Среди них был и молодой Поярков. Ленька не сразу узнал его. От вчерашнего щегольского вида подпоручика ничего не осталось. Фуражка с трехцветной кокардой была смята и сидела слегка набекрень. Сапоги запылились. Верхняя пуговица френча была расстегнута. Спутники его были не все военные, но все с оружием. У очень высокого и очень бледного студента-демидовца на поясе висело несколько гранат. Два штатских бородача (в одном из них Ленька с удивлением узнал вчерашнего соседа по подвалу) были вооружены охотничьими ружьями.
— Не стойте здесь, у всех на виду, — сказала Александра Сергеевна белокурому. Тот подумал, поклонился и отошел в дальний угол, где за столиком под искусственной пальмой старичок в золотом пенсне читал газету.
— Мама, — сказал Ленька. — А кто он такой?
— Я не знаю, кто он такой, — ответила Александра Сергеевна. — Но было бы лучше, если бы он ушел отсюда совсем.
— Куда же ему идти? Ведь дядя его уехал!
— Какой дядя?
— Ты же сама говорила...
— Ах, оставь, пожалуйста! Никакого дяди у него нет.
— Как нет? И в Америке?
— Послушай, Леша. Ты уже не маленький. Пора бы тебе разбираться в некоторых вещах.
Вошедшие военные тем временем сгрудились у буфетной стойки.
— Пить, пить... Умираем от жажды, отец, — говорил молодой Поярков, снимая фуражку и вытирая рукавом вспотевший лоб.
— Сейчас, Николашенька, сейчас, — суетился хозяин. — Чем угощать-то вас, защитнички вы наши?.. Крюшончика... лимонада... кваску? Да что же вы стоите, господа, вы присаживайтесь, пожалуйста!
— Некогда, папа, — буквально на двадцать минут отлучились.
Хлопали пробки. Шумно шипел в стаканах лимонад. Люди жадно тянулись к стаканам, опрокидывали их залпом. Их окружили, расспрашивали:
— Ну, что? Как?
— Отлично, отлично, господа, — говорил молодой Поярков, с трудом отрываясь от стакана.
— Но все-таки, по-видимому, еще идут бои?
— Какие там бои!.. Остатки добиваем.
— Но ведь и вчера говорили, что остатки.
— Рабочие Корзинкинской фабрики обороняются, — картавя, говорит студент-демидовец.
— Как рабочие? Значит, рабочие не поддерживают восстания?