- Условия максимально приближены к боевым, - ответил Михаил Николаевич. - По программе испытаний тектотон должен потопить баржу у второго пирса, - он протянул руку, указывая на выступающую в море полоску, у самого края которого поднималась и опускалась на волнах неповоротливая посудина.
- Орудиями? - осведомился Дзержинский.
- Феликс Эдмундович, вы сами категорически запретили загрузить в тектотон хоть что-то взрывчатое, - усмехнулся Тухачевский. - Стрельба, конечно, будет, но холостыми. А дальше ему, точнее, экипажу тектотона придется действовать в буквальном смысле руками.
- Вижу его! - воскликнул Малиновский. - Он движется не по пирсу!
Тухачевским посмотрел в бинокль:
- Ну, конечно же, передвигается по дну, благо глубина позволяет.
Он не успел закончить. Ослепительная вспышка. Оглушительный грохот, перекрывший шум ветра и волн. Свист. И - взрыв! По правому борту яхты взметнулась огненная колонна, жаркая волна хлестнула по стоящим на носу людям. Алексей Николаевич не успел пригнуться, и упругий кулак взрывной волны опрокинул его на палубу. Взревел тягучий, надрывный сигнал тревоги.
Когда все четверо ввалились на мостик, стало очевидно: тектотон вышел из повиновения и расстреливал откуда-то имеющийся у него боезапас по «Штандарту», не отвлекаясь на другие корабли в акватории. От попадания миловали Бог да умелые действия капитана вкупе со слаженностью команды.
Малиновский, оказавшись внутри рубки, кинулся к смонтированному еще перед самым выходом в море щиту управления таинственными аппаратами, отчаянно сохраняя равновесие, поскольку яхта рыскала, стараясь не дать канонирам тектотона прицелиться. К грохоту взрывов, вою ветра и реву волн добавилась странная вибрация, пронизавшая корпус судна, а затем главные калибры взбунтовавшейся машины смолкли.
- Что за. - пробормотал Тухачевский, увидев, как от стоящих на палубе яхты громоздких аппаратов, с которых сдернули брезент, расползается бледное сияние и в нем тают нос, левый и правый борта «Штандарта», словно кто-то проходится по яхте огромной стирательной резинкой.
- Что происходит?! - не сказал, не крикнул, а каркнул Государь. - Что это?! Ради Бога.
- Синематографическая маскировка, - Малиновский посмотрел на Алексея Николаевича и страшно осклабился. - Пускай попробует нас увидеть!
И тут из низких туч вынырнул вертолет, чуть ли не камнем упал на тектотона, который, шагая по дну, погрузился в свинцовые воды до берцовых сочленений. Сидящий позади пилота человек обеими руками вцепился в нечто похожее на небольшую пушку с раздутым казенником, из дула потянулся яркий луч, а на ближайшей скале возник кружок света, который стянулся в ослепительную точку и задымился. Дымная полоса прошла поперек бронированной груди тектотона. Машина качнулась, как-то странно распухла, из-под зашевелившихся, будто живые, бронированных плит брызнули лучи света, и Тухачевский понял: внутри тектотона сдетонировал боезапас. Машина с оглушительным грохотом обрушилась спиной в море. Голова тектотона вместе с плечами, точно кусок хлеба, отвалилась от нижней части.
Опустив бинокль, Тухачевский задумчиво потер подбородок. Он готов был поклясться - в вертолете находился человек, как две капли воды похожий на Малиновского.
И словно заключительный аккорд безумия - на кресле вскинулся было задремавший Вильгельм и с неожиданной мощью заорал:
- Ура! Ура! Да здравствует победа немецкого оружия! Я же говорил, что буду отличным оружием! На Петроград! На Петроград!
Плачущая Гермина Рейсс-Грейцская безуспешно пыталась успокоить окончательно выжившего из ума старика.
25 октября 1929 года, 15:00
«Цесаревич» - еще одно чудо господина Сикорского - был создан специально для официальных перелетов августейших персон и сочетал представительскую роскошь с последними достижениями авиастроения. Огромный шестимоторный самолет легко взмыл в небеса, и под широко раскинутыми крыльями открылись замысловатые регулярности научного града, большая часть домов которого возводилась по проектам известнейших конструктивистов Объединения современных архитекторов.
Сидевший напротив Государя Александр Александрович тоже прильнул к иллюминатору, держа в руках папку с прошениями о предоставлении российского подданства. Алексей Николаевич готов был их подписать, несмотря на то, что каждый подобный указ вызывал ноту протеста со стороны ЕССР и российский посол вызывался в европейский МИД для выслушивания официального возражения. Однако такая политика приносила вполне зримые плоды, в чем Государь мог убедиться, когда ходил по институтам и лабораториям Научнособорска - удивительного града науки, в котором жили и творили сотни первоклассных европейских и российских ученых, где учились тысячи талантливых юношей и девушек со всей России вне зависимости от сословного и имущественного положения. Именно там создавалось то, что Малиновский называл им же придуманным термином - «научнотехническая революция».