Люди меняются за год, а солдаты вокруг были людьми. Какие бы наивность и чистота — та самая «котэ», слава — ни наполняли их, когда они в последний раз покидали Камино — с тех пор поверх этого наложился горький опыт. Они многое видели, многое прожили, теряли братьев, разговаривали, сравнивали впечатления. И они больше не были одинаковыми.
Они шутили, сплетничали, создавали маленькие субкультуры, горевали. Но у них никогда не будет жизни вне боя. И это казалось неверным.
Этейн это чувствовала почти на вкус, пока бродила по ангару, глядя, кому из солдат она может помочь. Ощущение «ребенка», которое ее так озадачило при первой встрече с Дарманом на Квиилуре, полностью исчезло. Только две тени существовали в Силе в ангаре — смирение и переполняющее все чувство самосознания и принадлежности к обществу.
Этейн чувствовала себя лишней. Клоны в ней не нуждались. Они были уверены в своих возможностях, очень сосредоточены на своей индивидуальности, несмотря на каминоанские воззрения, что они — предсказуемые и стандартные «единицы»; и они были несомненно связаны друг с другом.
Она слышала тихие разговоры. Тут и там мелькали слова на мандо'а, которому вряд ли учили обычных солдат, но что-то просочилось от людей вроде Скираты и Вэу. Они за это держались. Судя по тому, что она знала о мандалорианах, это имело смысл.
Единственное логичное объяснение, которое придавало смысл тому, что ты сражаешься за дело, не имеющее для тебя никакой выгоды. Самоуважение наемника: внутреннее, неоспоримое, основанное на мастерстве и товариществе.
Но наемники получают плату и в конце концов отправляются домой, где бы он ни был.
Один из солдат терпеливо ожидал врача. На плече у него была нанесена метка — "?5" — ходячий раненый. По доспеху стекала кровь от осколочной раны в голову, и он держал шлем на коленях, пытаясь отчистить его куском ткани. Этейн присела рядом и коснулась его руки.
— Генерал? — сказал он.
Она уже так перестала обращать внимание на их внешность, что лишь через несколько секунд увидела в нем черты Дармана. Конечно, они были одинаковыми, исключая тысячу и одну маленькую деталь, которые делали их совершенно разными.
— С тобой все в порядке?
— Да, мэм.
— Как твое имя? Не номер.
— Най.
— Что ж, Най, держи, — она передала ему флягу с водой. Только фляга у нее и была, кроме двух световых мечей (ее собственного и погибшего учителя), контузионной винтовки и комлинка. — Больше мне нечего дать. Я не могу тебе заплатить, не могу дать повышение в звании, не могу дать пару дней отпуска, и даже не могу наградить за доблесть. Мне действительно жаль, что я не могу. И мне жаль, что тебя так используют; хотела бы я положить этому конец и изменить твою жизнь к лучшему. Но не могу. Могу лишь просить тебя простить меня.
Най выглядел ошарашенно. Он посмотрел на бутыль, и сделал большой глоток; выражение внезапно сменилось на огромное облегчение.
— Все… в порядке, генерал. Спасибо.
Неожиданно она поняла, что весь ангар погрузился в тишину — немалый подвиг, учитывая огромное пространство и количество людей в нем — и все слушают.
От нежданного внимания она густо покраснела; а потом по рядам прокатилась небольшая волна аплодисментов. Этейн не была уверена — согласие это, или они просто поддерживают офицера, который (как она со всей внезапной ясностью поняла) выглядит как ночной кошмар, и у которого явные проблемы с постбоевым стрессом.
— Каф и смена одежды, генерал, — Гетт возник из ниоткуда, нагнувшись над ней. — Вам станет гораздо лучше, когда вздремнете несколько часов.
Гетт был хорошим командиром и исключительно компетентным офицером флота. Он руководил кораблем. Он был, в полном смысле этого слова, командующим офицером. Она — не была. И если бы он родился в семье на Корусканте, Кореллии или Альдераане, то сделал бы блестящую карьеру. Но он появился из цилиндра на Камино, и потому его искусственно укороченная жизнь была совершенно другой.
Когда она вернется, то отыщет Кэла Скирату и упросит его придать всему этому смысл. Найдет отряд «Омега» и в лицо им скажет, как много она о них думает, пока не стало слишком поздно. Больше всего она скажет Дарману. Этейн никогда не переставала думать о нем.
— Вы действительно имели в виду то, что сказали, генерал? — заметил Гетт, провожая ее к каюте.
— Да. Именно так.
— Я рад. Как бы вы себя беспомощно не чувствовали, но единство для нас очень важно.