В Старом Городе ничего не менялось лет триста. Собственно говоря, в этом и состояла мистика Праги – довольно легко представить себе Голема, неизменно стоящего на одном и том же углу с кружкой для подаяний. Впрочем, я неоднократно замечал, что люди склонны врать по поводу своих фантазий. Они заполняют страницы книг описаниями, как в летний душный вечер им привиделся на дороге Кафка… Еще охотнее представляется коллективный призрак Ярослава Гашека под руку со Швейком. На двадцати – тридцати страницах. Как Гашек и Швейк гуляют по улочкам Праги вроде бродячих собак, по пешеходному маршруту номер три, для туристов, посещающих Старый Город с мини-разговорником. И тут же прилагается обязательное описание черепичных крыш, которые никак не падут на головы графоманов. Эти литературные фантазии вызывают у меня чувство собственной неполноценности. Поскольку готические и мистические образы Старой Праги предпочитают со мной не сталкиваться на «узких улочках». У них, кстати, хорошо поставлена служба контрразведки, поэтому когда я выхожу погулять, то никого аномального не встречаю… Вот пробежала собака с шелковым платком на шее; вот голубка, которую выкормил Пабло Пикассо, пролетела с куском батона в клюве; вот дом четырнадцать по улице Спальна…
Я вытащил из кармана «эротическую» открытку и снова принялся ее исследовать. На предмет – что мы здесь видим, кроме отчаянно декольтированной «крошки». Канапе, пальма, абажур… Фифи увековечила себя возле окна, в котором отпечатался дом напротив, со специфически декорированным фасадом. Я бы не взялся определить архитектурный стиль этого дома, поскольку «декор» и «декольте» – разные вещи. Но для себя отметил, что это должно быть «полуодетое рококо» и, судя по некоторым оригинальным «завитушкам», – первой половины восемнадцатого века. На фотографии виднелась часть балкона, который сохранился до нашего времени, и если мысленно провести параллельную линию – то окна Фифи находились на уровне третьего этажа в правом крыле дома номер четырнадцать…
Мне оставалось пойти и ознакомиться с дверью в квартиру Фифи, поскольку дальше – могли и не пустить. Редко кого устраивает, что в их помещении был бордель и, возможно, прабабушка – его содержательницей. Но стоило попробовать… Минуя с уверенным видом дверь консьержки, я поднялся на третий этаж для заключительного этапа реконструкции. Этакий филокартический маньяк в момент обострения болезни. На лучшее к себе отношение я не рассчитывал. Поэтому нажимал на звонок – уже без прежней уверенности… Дверь открылась, когда я собирался уйти непонятым… На пороге стоял средних лет мужчина и приветливо мне улыбался, как психоаналитик.
– Да? – с тем же вежливым, профессиональным интересом он продолжал изучать меня – от уха до уха.
Не знаю почему, но мне захотелось вдруг выложить ему всю правду: о том, как в трехлетнем возрасте ввиду отсутствия витаминов я пробовал есть уголь. Но я не нашел ничего другого, как спросить:
– Простите, Фифи дома? – и приготовился учтиво откланяться, бормоча, что, по всей вероятности, я ошибся адресом.
Но мужчина распахнул дверь пошире и сказал:
– Проходите.
После этого утверждать, что я все равно ошибся, было бы глупо. Вдобавок мне выпала редкая возможность увидеть квартиру, а может, и канапе, на котором Фифи позировала неизвестному фотографу. И единственное, что меня настораживало, так это встреча с самой Фифи. Я все-таки неплохо отношусь к женскому полу, чтобы злорадствовать при первом же знакомстве, глядя, как потемнела от времени некогда очаровательная Фифи…
– Какого возраста «фифи» вас интересует? – спросил мужчина прямо в прихожей.
Его неожиданный вопрос как бы являлся продолжением моих мыслей, хотя не совсем уверен, что под словом «фифи» он подразумевал чье-либо имя. И если вы думаете, что меня интересуют «ровесницы века», – вы думаете обо мне плохо.
– Двадцатилетнего, – без запинки ответил я. – Ну, в крайнем случае, лет двадцати пяти.
– Ага-а. – Мужчина в который раз посмотрел на меня внимательно, если не сказать – странно. – Проходите в гостиную, присаживайтесь, – пригласил он.
Канапе стояло на своем «обычном» месте, возле окна, и если мне ранее представлялось возможным похохмить, то теперь это желание у меня пропало…
– Показывайте фотографию, – спокойно предложил мужчина.
Это уже не вписывалось ни в какие логические построения. Я мог допустить, что чертово канапе было намертво прикручено к полу с самого сотворения мира, но каким сверхъестественным образом поступила к мужчине весть о фотографии в моем кармане?
– Нет ничего проще! – рассмеялся он, видя мое изумление. – Я, конечно, и дальше мог бы интриговать, но боюсь довести вас до инфаркта.
А я был готов поверить в мистическую Прагу и призрак Кафки.
– Вы любите в это время суток хороший коньяк? – тем временем поинтересовался мужчина. – Хотя, – он обратился к импровизированному бару, – хороший коньяк полезен в любое время суток. А в вашем состоянии – особенно.
Я молча с ним согласился, то есть кивнул, а затем – предъявил фотографию Фифи.
– Ага, – воскликнул он, бегло взглянув на мою открытку. – Блондинка! А значит, с коньяком я несколько поторопился… Под блондинку положено пить шампанское. Но, – он на секунду задумался, – предлагаю пренебречь этикетом, учитывая данные обстоятельства.
Я снова кивнул в знак согласия.
– Дело в том, – поведал мужчина, когда мы выпили по рюмке действительно хорошего коньяка, – что существует несколько фотографий «крошки Фифи на канапе». Более того, все эти «фифи» – совершенно разные. У меня, например, брюнетка. У вас – блондинка. Не сомневаюсь, что были и рыженькие, только на черно-белых фотографиях этот нюанс пропал. Поэтому вы не первый, кто интересуется «крошкой Фифи»…
Я мысленно перебрал всех знакомых филокартистов и не нашел ни одного со сходной тематикой. Втайне я всегда этим гордился.
– Да-да, – подтвердил мужчина, – вы не первый, а второй. Три месяца назад я появился здесь с целью развлечься – и выкупил всю квартиру. Теперь разрешите представиться…
Мужчина поставил пустую рюмку на стол и отрекомендовался:
– Йиржи Геллер.
Выглядел он под стать нашему аномальному знакомству. Длинные рыжеватые волосы до плеч предполагали в нем оригинала, которому было наплевать, что подумают о нем люди, видя такую, с позволения сказать, прическу. Вдобавок его глаза, как у фарфоровой куклы, абсолютно ничего не выражали. Ни удивления, ни симпатии, ни чего-то еще из человеческих эмоций. Именно это и показалось мне странным в его взгляде. «С такими глазами удобно душить младенцев», – подумал я.
– Или выплачивать тридцать сребреников, – промолвил он.
– Чего-чего? – ошарашенно переспросил я.
– Вы, вероятно, невнимательно меня слушали, – пояснил Йиржи Геллер, что повторное вторжение в мои мысли не более чем случайность. – Я говорю – долларов! Тридцать долларов! Это минимальная стоимость услуги…
– Какой услуги? – я все-таки решил уточнить.
– Самой разнообразной, – улыбнулся он. – От предательства до прелюбодеяния. Но в данном случае мы рассматриваем – посадку «фифи» на канапе. За эту услугу девицы запрашивают тридцать долларов. Я считаю, что это недорого. А вы?..
– Я ничего не считаю, – ответил я и солгал, поскольку оценивал в это время – уже вторую по счету рюмку коньяка.
– Это сразу видно, – подтвердил Йиржи Геллер, – что вы человек без предубеждений. Иногда очень трудно договориться с людьми, которые заранее считают, что некоторые понятия не рассматриваются как предмет торговли. Мне же, наоборот, кажется, что история о душе – противоречит фактам. А за художественный образ можно и заплатить…
– Постойте, – предположил я и удивился своей догадливости. – Вы покупаете мою душу? – По всей вероятности, вторая рюмка коньяка добавила мне прозорливости.
– А что такое душа? – поинтересовался Йиржи Геллер. – Какой-нибудь жизненно важный человеческий орган для пересадки? Вроде почки или печени?
Я критически оглядел Йиржи Геллера, как хозяйка позавчерашний гуляш, пододвинул свою пустую рюмку к бутылке коньяка и продолжил разговор не совсем логично: