Исследуя «Сатирикон» далее, я осмелел и пришел к выводу, что, невзирая на многочисленные сцены любовного содержания, – текст романа абсолютно не эротичен, поскольку осмеянная связь, даже чижика с пыжиком, не побуждает на аналогичные извращения. То есть любая лакуна – это предмет изучения критика на предмет его патологии. А для подобных умозаключений у меня нет – ни опыта, ни времени, ни квалификации…
Обширные комментарии, между прочим, неизменно отсылали меня – домой, в объятия Морфея. Такие гомосексуальные направления меня не устраивали. И, продолжая индифферентно рассматривать книгу, я выделил для себя – схолию, с которой не прочь был и переспать. Данное пояснение относилось к главе LXXXIX, где пелось о крахе Трои. А на эту же тему была написана и поэма Нерона, как указывалось в «Анналах» Тацита…
[распространился слух, будто в то самое время, когда Рим был объят пламенем, Нерон поднялся на дворцовую сцену и стал петь о гибели Трои, сравнивая постигшее Рим несчастье с бедствиями давних времен]
«Экий артист-брандмейстер, – подумал я. – Прямо не история Древнего Рима, а конкурс пожарной самодеятельности». Но прежде чем разобраться с поджигателями, я стремительно предположил, что в «Анналах» и «Сатириконе» – речь идет об одной и той же поэме. А именно – «О гибели Трои», написанной Нероном. «Гиссарлык!!!» – радостно воскликнул я. Да так, что с библиотечных полок сдуло вековую пыль, а служительница едва не свалилась со стула…
Итак, окрыленный успехом, я стал защищать свои предположения – сперва от нападок служительницы, которая все время твердила «Тихо-тихо», затем – от многочисленных комментариев, которые ни в грош не ставили Нерона и, наоборот, – приписывали авторство «Сатирикона» некоему Петронию. Когда, по свидетельству самого же Тацита, император Нерон, кроме театральных подмостков, не чурался и литературного творчества…
[приблизительно тогда же, начав с безделицы, Нерон написал свой роман, но во время публичного представления вспыхнуло жестокое побоище между жителями Нуцерии и Помпеи за право инсценировать его]
И поскольку место действия сохранившихся частей «Сатирикона» – италийская провинция Кампания, то, значит, и жители Помпеи – обладали большими правами на инсценировку, ввиду расположения этого города по месту действия. Вдобавок известно, что кроме «Тройки» император Нерон сочинил еще ряд эпических произведений, которые, к сожалению, – не сохранились. А о творческих изысканиях самого Петрония нам ничего не известно. Следовательно, их и не было…
Как же тогда развивались события, учитывая вспыльчивый нрав Нерона и сомнительность безнаказанного плагиата. Откуда на рукописи появилась подпись – «Петроний Арбитр»? Ведь мало кому придет в голову присваивать себе произведения императора, разве что – самоубийце. И скорее всего – именно это и произошло…
[случилось, что в эти самые дни Нерон отбыл в Кампанию; отправился туда и Петроний, но был остановлен в Кумах. И он не стал длить часы страха или надежды, а вскрыл себе вены. Затем пообедал и погрузился в сон, дабы его конец, будучи вынужденным, уподобился естественной смерти]
Собственно говоря, здесь мы имеем дело с Геростратом от художественной литературы, который ценой убийственного плагиата – вошел в историю. Многочисленные агенты скупали «Сатирикон» по всей империи и доставляли Петронию на подпись. А он, не моргнув глазом, подмахивал и подмахивал, подмахивал и подмахивал, до кровавых мозолей на указательном пальце, покуда уж самому – тошно стало…
И спустя полтора века просвещенные бенедиктинские монахи обнаружили экземпляр за подписью Петрония. Аларих не растерзал его, как бобик тряпку; он не сгинул в руинах империи; его не уничтожил великий римский пожар шестьдесят четвертого года, великий римский пожар семидесятого года, великий римский пожар семьдесят третьего года и еще девять римских пожаров, которые потушили двенадцать брандмейстеров…
[«Жизнь двенадцати брандмейстеров» – Сценарий будущего короткометражного фильма, для конкурсного показа на фестивале в Сан-Себастьяне]
Просто чудом этот экземпляр уцелел, и – ни одного с автографом самого Нерона. Но какое отношение имеет ко всему перечисленному – Густав Шкрета?.. И тут мы возвращаемся к образу и персоне Йиржи Геллера, поскольку нельзя рассматривать одно без другого…
[Рецензия на сценарий будущего короткометражного фильма: «Почему же у автора все горит – то загородный сарай Агриппины, то двухэтажный дом Йиржи Геллера? Что это – скудость воображения или фрейдистские воспоминания?! Может, авторский папа был брандмейстером?»]
Я сдал «Сатирикон» служительнице, которая уже не надеялась заполучить его в целости обратно, и отправился восстанавливать образ Йиржи Геллера на местности. Итак, я имел на руках два трупа, один из которых проплавал некоторое время в ванной, другой – сгорел на пожаре. И если это не детектив, то – черт его знает что… Конечно, мне было бы интересно – как можно задействовать полицию?.. Но стоит ли затягивать повествование всякими техническими подробностями вроде температуры тела на момент совершения убийства, опознания мертвой личности и погони за гангстерами, которые все равно окажутся непричастными к этому случаю. У меня имелся индивидуальный заказ на реконструкцию событий, как у Эркюля Пуаро, правда, с небольшими оговорками – я не был бельгийцем и серого вещества у меня в голове отродясь не водилось.
Судя по всему, вначале погиб Йиржи Геллер, а уж потом – Густав Шкрета. И если первого мы слегка восстановили в поезде на железнодорожном направлении «Брно – Прага», то второй продолжал сидеть в подпорченном виде – на квартире у первого. Я не слишком сложно излагаю? Тогда – продолжим…
[в тысяча девятьсот девяносто девятом году я познакомился с человеком, которого не устраивала собственная жизнь. Представился он как господин N, но не собирался с этим мириться. Его разногласия с судьбой были скорее всего эстетического характера. Когда в зрелые годы вдруг обнаруживается, что прожитая до половины жизнь не соответствует ни сущности, ни формам прекрасного. Да что там говорить – «прекрасного», когда не видится ничего более-менее сносного… Словно съел за завтраком гадость, которая отрыгивается еще в обед, и оттого на любую пищу – не можешь взирать без содрогания. Или время меняет стилистику божьих тварей, и вот уже ты не в состоянии излагать события последовательно, а тычешься, как щенок, в разные сиськи. Не соображая, что сука-жизнь все равно одна…
Словом, ничего аморального с точки зрения уголовного права этот господин не совершил. И даже десять библейских заповедей не нарушил, кроме – «не прелюбодействуй» и «не возжелай жену ближнего своего». Да и то не так часто, как хотелось… А вдобавок господин N – никого не винил в том, что собственная жизнь казалась ему отвратительной. Только хотел от нее избавиться… Но не от будущей, а от прежней, и поэтому совсем не стремился покончить жизнь самоубийством…
«Хорошо бы мне быть писателем, – думал господин N, – да невозможно». Поскольку всякий толковый автор существует в двух измерениях – в обычной жизни и на страницах романа, которые разнятся, как блондинка с брюнеткой, как самолет с подводной лодкой, как фартук с ширинкой. А то, что прекрасные стилисты – отъявленные негодяи, давке уж доказано. К тому же писатель – это, как правило, псевдоним, что, собственно, и заменяет этой сволочи – фамилию. Но, к сожалению, господин N – не был ни автором, ни писателем, ни стилистом. И даже не ощущал, чем эти трое отличаются друг от друга…
Тогда господин N, безо всякого на то права, придумал себе псевдоним – Йиржи Геллер, и стал размышлять, как ему жить дальше. Потому что с момента рождения и до сих пор [ – ] образовалась лакуна, то есть – пробел в тексте. А наряду с подобным несчастьем – отсутствовал и сам текст, который обычно сопровождает писателя, как бобик – бобика. Как Йиржи – Геллера…
И вот в одно негативное утро, когда все на улице выглядит черно-белым, приехал господин N в Прагу и вечером познакомился с Вендулкой. Почти случайно, потому что Вен-дулка подыскивала богатого господина D, но была согласна и на N, поскольку сдавала в аренду не себя, а квартиру. Для этого предприимчивая девушка изобрела новый вид ретрорекламы. Ибо жеманные образы поражают мужчину в «десятку». Или в – «тысячу». Тогда ему хочется флирта в жанрах «рококо» и «барокко», а не постельных отношений в стиле «хард-рок». О эти романтические желания, за которые приходится платить в десять раз больше, чем пользуешься…