А особых загадок в Аяцкове нет. По крайней мере их не больше, чем в самой сегодняшней России. Конечно, он демократ, но только в специфическом русском смысле, когда под аплодисменты либеральной общественности можно разгонять парламент, издавать бездарные указы и затыкать рот недовольным. Целая плеяда правителей-демократов в центре и на местах усвоила простое правило «политической свободы по-русски»: «вы, подданные, можете ругать власть, можете называть себя хоть либералами, хоть коммунистами, но все решения принимать будем мы». И не дай Бог оказаться у таких людей поперек дороги.
Аяцков демократ просто потому, что в ельцинской России чиновникам, составляющим «партию власти», положено быть «демократами» и «реформаторами» как бы по должности. Это не обижает и оппозицию, ведь политическая конъюнктура переменчива. Если надо быть «своим парнем», он им будет. Если надо будет стать интеллектуалом, не сомневайтесь, Аяцков им завтра же сделается. Саратовский губернатор показал себя надежным партнером для центра. Может, и не выполнит того, что от него ждут, но мешать Москве точно не будет. На протяжении своей политической карьеры Аяцков не раз вступал в конфликт с вышестоящим чиновником. Но при этом непременно заручался поддержкой другого начальника, стоящего еще выше: губернатора против мэра, президента против губернатора.
Такие люди нужны власти. Любой власти.
Глава 6. Народ
Говорят, что каждый народ получает такое правительство, какого заслуживает. Идеологи новой российской власти постоянно жаловались, что им не повезло с народом. Вот если бы у нас люди были такие как, например, в Западной Европе, если бы не эти отвратительные «совки», населяющие шестую часть земного шара, тогда бы дело пошло на лад. Между тем жаловались они зря. Ведь именно неспособность людей к самоорганизации, неразвитость классового и даже корпоративного сознания позволяли режиму еще кое-как выживать. Пользуясь выражением Сталина, «любой другой народ прогнал бы такое правительство». Но в постсоветской России на первом плане были не организованные народные силы, не рабочий класс или крестьянство. Столкнувшись с рынком, люди не способны были сразу осознать свои интересы и объединиться.
Сознание постсоветского общества безусловно является переходным. Но именно эта «переходность» и определила характер происходивших конфликтов, странную и неадекватную реакцию большинства людей на происходящие события, нашу беспомощность и наши неприятности.
Человек, выходящий на улицу с портретом вождя, отобравшего у него последнюю копейку, восторженно приветствующий ту самую власть, которая отнимает будущее у его детей, может казаться смешным. На самом деле он социально опасен. К нему надо относиться серьезно. И его надо понять.
Референдум о доверии президенту и его политике, проведенный в апреле 1993 г., оказался грандиозным исследованием общественного мнения. Он показал, что вопреки ходячим стереотипам Ельцина по-настоящему поддерживали только его жертвы. «Народный президент» добился успеха среди безработных, неквалифицированных и низкооплачиваемых рабочих. Женщины, как выяснилось, его очень любят, особенно если они бедные. В депрессивных районах, разоренных ельцинской политикой — успех потрясающий. Более благополучные регионы Поволжья, сравнительно обеспеченные социальные и профессиональные группы отнеслись к власти куда более скептически — среди них было куда больше не голосовавших или сказавших власти «нет».
Люди, сделавшие миллионы на приватизации, по своей природе далеко не борцы. Не секрет, что половина из них в любой момент была готова уехать на Запад вслед за своими капиталами, а остальные пойти на компромисс с любой властью. На баррикады такие люди не идут. Другое дело — верные президенту полуголодные пенсионеры и разоренные им домохозяйки. Эти не бросят в беде любимого вождя. И здесь нет ничего специфически русского.
В Бразилии жители трущоб голосовали за миллионера Коллора, а квалифицированные рабочие и благополучная городская интеллигенция поддержали социалиста Лулу. Когда же Коллор проворовался, студенты из обеспеченных семей митинговали на улицах под красными флагами, требуя импичмента, а в трущобах недоумевали. Это нормально — самые бедные не обязательно самые радикальные. И уж во всяком случае эти люди далеко не всегда способны постоять за свои права.
С самого начала крайне узкую социальную базу неолиберальных реформ в России компенсировала поддержка толпы. Сознание «человека толпы», стоящего на стороне «всенародно избранного президента», не имеет ничего общего с «психологией рынка». Наоборот, ельцинская толпа совершенно не рыночная и никаких перспектив у нее в условиях свободного рынка нет. «Человек толпы» не задумывается о своих интересах, он следует за вождем, в которого верит и который (вопреки логике рынка) пообещал счастье и процветание для всех сразу. Если эти обещания не выполняются, неважно: у «человека толпы» короткая память, но сильная и преданная любовь.