Успех индустриализации означал, что общество качественно изменилось. А следовательно, требовало и других методов управления. Уже в 50-е гг., когда современная (для той эпохи) тяжелая промышленность была создана и восстановление экономики после разрушений, причиненных мировой войной, в основном завершено, стали возникать новые проблемы. Холодная война и соперничество с Соединенными Штатами, возникновение новых военных технологий, необходимость взаимодействия с экономикой попавших в советскую сферу влияния стран Восточной Европы — все это ставило режим перед необходимостью серьезной перестройки. Усложнившиеся задачи уже невозможно было решать первоначальными примитивными методами. Бесплатный труд заключенных в лагерях становился невыгоден, а на энтузиазме производство держаться уже не могло. В условиях мирного времени нужен был новый работник, способный осваивать более сложные технологии.
Многие ученые прекрасно работали в «шарашках», лабораториях-тюрьмах, где научные открытия совершались под надзором охраны за решеткой. Но подобным образом невозможно было наладить массовое производство. Гении могли трудиться даже в заключении просто из любви к своему делу. Рядовой квалифицированный рабочий или инженер нуждались в нормальных условиях труда, позволявших им восстанавливать свою работоспособность, нормально получать необходимые знания, переучиваться. Короче говоря, требовался как минимум свободный наемный работник, которому следовало обеспечить уровень жизни и потребления если не равный западному, то по крайней мере сопоставимый. Следовало хотя бы в какой-то мере обеспечить самостоятельность и права работника, а для этого необходимо было ограничить произвол начальников на местах, установив по всей стране определенные общие нормы управления.
Политика «Оттепели», проводившаяся Н. С. Хрущевым после смерти Сталина, и была попыткой решения этой задачи. Лагеря были ликвидированы, на базе «шарашек» созданы мощные научно-исследовательские институты, зачастую возглавлявшиеся бывшими заключенными, началась модернизация вооруженных сил и обновление промышленных технологий. Вплоть до конца 80-х гг. именно оборудование, установленное в течение 60-х, составляло основу производства на большинстве предприятий. После того как террор сменился более мягкими формами контроля, большую роль стала играть «материальная заинтересованность» работника. Соответственно быстро начал развиваться потребительский рынок. По существу, несмотря на огромное отставание от Запада по уровню жизни, Советский Союз в 60-е гг. начал превращаться в потребительское общество. Это означало не только существенное изменение культуры и психологии трудящихся, но и становление новой экономической структуры, способной массово производить не только танки и трактора, но и товары для народа. В свою очередь население и само руководство оценивало отныне сложившуюся систему не только по тому, насколько она могла обеспечить оборонную мощь страны, «величие державы», национальную независимость или обещанное революцией социальное равенство, но и по тому, насколько она обеспечивала постоянный рост потребления.
Модернизаторский потенциал советской системы был явно исчерпан к концу 70-х гг. В одних странах это происходило раньше, в других позже. В СССР темпы роста экономики начали снижаться уже с 1959 г., когда в целом было завершено послевоенное восстановление страны.
Первой попыткой решить проблему были экономические реформы конца 60-х (в СССР по имени тогдашнего премьера эта политика получила название «косыгинской реформы»). Инициаторы преобразований предполагали обеспечить децентрализацию принятия решений. Однако, как показали события 1968 г. в Чехословакии, такая децентрализация неизбежно повлекла бы за собой новый этап политической демократизации и ослабление позиций господствующей партийно-государственной бюрократии. Поэтому к началу 70-х гг. реформы были свернуты (а в Чехословакии подавлены силой оружия).
Чехословакия, наименее пострадавшая в войне и обладавшая наиболее развитой экономикой в докоммунистические времена, оказалась первой страной, для которой в рамках сложившейся системы не было никаких перспектив развития. Вот почему движение за реформы в 1968 г. было поддержано и даже инициировано здесь значительной частью партийной и государственной элиты. Однако сам Советский Союз к переменам не был готов. Более того, нефтяной кризис, наступивший после арабо-израильской войны 1973 г., направил в СССР мощный поток нефтедолларов. Одновременно дешевая советская нефть стимулировала продолжение промышленного роста в «братских странах». В годы правления Леонида Брежнева главным лозунгом в СССР стала «стабильность». Эта «стабильность» покупалась за счет отказа от поиска новых путей развития. Новый общественный договор предполагал, что население откажется от потребности в расширении гражданских свобод в обмен на увеличение потребления. Кстати, это вполне соответствовало и идеям, заложенным в программе КПСС, принятой на XXII съезде. Ведь там «коммунизм» представляется исключительно в виде потребительского рая, своего рода гигантского американского супермаркета, откуда каждый гражданин может свободно и бесплатно тащить все, что удовлетворяет его «непрерывно растущие потребности». Культ потребления, встроенный в систему, ориентированную на непрерывное наращивание производства, должен был ее стабилизировать, придать ей новые стимулы, но на самом деле — разлагал ее. Именно тогда были заложены основы нынешней коррупции, причем не только наверху, но и во всех слоях общества.