Чеченские ополченцы воевали самоотверженно и профессионально, чего нельзя сказать про российскую армию. Солдаты не только дезертировали, но порой даже переходили на сторону чеченцев. Журналисты сообщали, что по ночам военнослужащие режут штыками колеса собственных бронетранспортеров. По сообщениям чеченских источников более 20 солдат российских войск было расстреляно за попытки покинуть боевые порядки. То, как правительственные источники постоянно повторяли, что «пораженческих настроений» в войсках нет, а солдаты «готовы выполнить любой приказ», косвенно подтверждало, что в войсках зреет недовольство. Роптали не только рядовые и младшие офицеры. Генерал-полковник Эдуард Воробьев, заместитель командующего сухопутными войсками России, прибыл на Кавказ и, ознакомившись с обстановкой, подал в отставку. С публичной критикой чеченской войны выступил заместитель министра обороны генерал Громов. Затем телевидение на всю страну показало командующего воздушно-десантными войсками России генерала Подколзина, произносящего антивоенную речь на похоронах полковника, убитого в Грозном.
Подобные заявления военных в воюющей стране — явление почти неизвестное в мировой практике, но вполне естественное в России 1994-95 гг. После того, как правящие круги на протяжении пяти лет в угоду Западу разрушали, унижали и разоряли собственную армию, они с большим удивлением обнаружили, что эта армия уже не умеет и не хочет воевать. Правда, к концу 1995 г. в армии навели порядок. Генералов, критиковавших войну, убрали. Другое дело, что боеспособность войск от этого не выросла.
Переломом в войне оказался набег чеченского полевого командира Шамиля Басаева на Буденновск, когда его разведывательно-диверсионный батальон захватил в качестве заложников сотни мирных жителей провинциального русского городка. Заложников затем обменяли на журналистов, выступивших в качестве живого щита. Буденновск стал, по словам одного из участников событий журналиста Анатолия Баранова, смесью «национального унижения и запоздалой русской смелости, государственной беспомощности и государственного же лицемерия»8). Генералы прятались от журналистов и откровенно врали, а Басаев раздавал интервью, иронично комментировал происходящее и позировал перед камерами. Для прессы и для значительной части самого русского общества, ненавидевшей власть, он стал «чеченским Робин Гудом», героем, символом решимости к сопротивлению. Образ Басаева, созданный прессой, был абсолютно идеализирован, но он зажил на экранах телевизоров и в сознании масс собственной жизнью. После победного возвращения Басаева в Чечню для всех в России стало более или мене ясно, что выиграть войну невозможно. Даже те, кто не решались это признать открыто, сознавали это в глубине души.
За позором Буденновска последовало нелепое поражение возле столицы Первомайская, где возглавляемая тремя министрами федеральная группировка численностью до бригады, использовавшая танки, артиллерию, авиацию, не смогла справиться с чеченским батальоном Салмана Радуева. Отсюда был уже прямой путь к августовской катастрофе 1996 г., когда чеченские отряды под командованием Аслана Масхадова взяли Грозный, блокировав там остатки федеральных подразделений. Российским генералам не оставалось ничего другого, кроме как грозить чеченцам, что они используют всю свою артиллерийскую и авиационную мощь, сотрут город с лица земли (вместе с блокированными там собственными солдатами). Понятно, что осуществить это не было никакой возможности — ни технической, ни политической. Когда угрозы не подействовали, у федерального центра не осталось иного выхода, кроме фактической капитуляции, закрепленной Хасавюртскими мирными соглашениями.
Бывший полковник советской армии Аслан Масхадов был избран президентом Чечни и официально признан российской властью. В 1996 г. всем казалось, что на этом война закончена. К сожалению, это было не так.
В начале 90-х большая часть российской прессы была «демократической». Это значило, что она поддерживала капитализм «не за страх, а за совесть», порой бескорыстно, порой не очень, но в обоих случаях достаточно искренне. События 1993 г. подорвали у значительной части журналистов веру в «демократическую миссию» Ельцина и его режима. После расправы над толпой у «Останкино» и расстрела Белого дома даже многие из тех, кто ранее горячо выступали за жесткие меры, начали пересматривать свои позиции. Однако на место искренним симпатиям к власти быстро пришла материальная зависимость от нее и от тесно связанных с нею олигархов.