Легко заметить, что левоцентристская программа, вырисовывающаяся из заявлений и первых шагов нового российского правительства, легко ложится в общий контекст перемен, происходивших в Европе, где повсюду наблюдалось разочарование в правых и возвращение к власти социал-демократии. Однако точно так же повсеместно левый центр, придя к власти, оказывался не в состоянии обеспечить желанные перемены. Обещания социал-демократических лидеров все улучшить и исправить, ничего радикально не меняя, могут реализоваться лишь с помощью чуда. Но чуда не может произойти ни в Британии, ни в Германии, ни тем более в России. Реальная попытка улучшить экономическую структуру и подавить коррупцию поставила бы правительство Примакова перед необходимостью проводить именно те меры, от которых оно принципиально отказалось — национализировать одни финансово-промышленные группы и признать банкротство других. В свою очередь олигархи почти открыто взяли курс на дестабилизацию кабинета Примакова. Начиная с декабря 1998 г. правительство ежедневно подвергалось атакам средств массовой информации, по-прежнему монопольно принадлежавших олигархии, а политические противники Примакова получили щедрую финансовую поддержку и с каждым днем вели себя агрессивнее.
Понимая, что без государственной поддержки им не выжить, финансово-промышленные группы пытались заставить государство оплачивать их долги, одновременно защитив их священное право собственности. Другой вопрос, как выжать деньги на спасение богатых из совершенно обнищавшего народа. Любое правительство, которое пойдет на это, совершит политическое самоубийство.
А кабинет Примакова превращаться в клуб самоубийц был явно не намерен — даже ради прекрасных глаз банкиров.
Начавшись в Азии и захватив Россию, волна экономических катастроф прокатилась по Латинской Америке. Западная Европа почувствовала приближение экономического спада, а в Соединенных Штатах стали обсуждать, сколько времени может продолжаться рост производства в одной отдельно взятой стране.
Привычная вера в собственную «исключительность» мешала российским интеллектуалам понять, что с нами происходит. Эта вера равно присуща и «почвенникам», и «западникам», с той лишь разницей, что последние видят в «русской специфике» одни лишь пороки и недостатки, отклонение от «магистрального пути человечества». Но мы сегодня вовсе не в стороне. Ни сейчас, ни в прошлом мы из мировой истории не «выпадали», просто Россия все делала с размахом, немыслимым для европейского обывателя. Если национализировать, так все до последнего гвоздя. Если уж поворачиваться к рынку, то так, что само слово «план» становится запретным.
При всем том международные финансовые институты и транснациональные корпорации страдают почти всеми болезнями советского сверхцентрализованного планирования. «Свободный рынок» по Адаму Смиту как саморегулирующийся механизм в современных условиях ни технически, ни экономически не возможен. «В подобной ситуации, — писал известный азиатский экономист Мартин Хор, — нет никакого “свободного рынка” в классическом смысле слова, когда одновременно действует множество продавцов и покупателей, каждый из которых контролирует лишь незначительную долю рынка и никто не может изменить общую ситуацию, манипулируя ценами.
Напротив, немногие крупные компании или предприниматели могут контролировать столь значительную долю производства, продаж и закупок, что они могут определять цены и даже в течение определенного времени произвольно понижать или повышать их».
Мировая экономика, подчиненная сверхцентрализованным корпорациям, живет по принципу олигополии. «То, что происходит сейчас на финансовых рынках — типичный пример олигополии и манипуляции. Несколько крупных фондов, зачастую специализирующиеся на спекулятивных портфельных инвестициях, контролируют значительную часть денежных потоков (как в виде наличности, так и в виде кредитов), и они изучили все трюки, позволяющие им обогащаться с помощью любых финансовых инструментов.