Преобразования в России конца XX века назвать «прогрессом» просто не повернется язык. В течение 10 лет страна пережила беспрецедентный экономический упадок — самый глубокий спад в мирный период за всю историю нового времени. В 1999 г. было подсчитано, что при самых благоприятных условиях только для восстановления уровня последнего «доельцинского» 1990 г. потребуется по меньшей мере десятилетие. Сельскохозяйственное и промышленное производство в 1991-98 гг. сократилось наполовину, причем даже в процветающей нефтяной отрасли добыча упала на 44%, а капиталовложения в 1996 г. составили всего 23,8% от уровня 1990 г., хотя уже тогда советская экономика страдала именно от дефицита инвестиционных средств. Усилилась технологическая отсталость. А главное, резко уменьшилось население — как за счет увеличения смертности, так и за счет падения рождаемости. За годы гражданской войны (1918-20) население России сократилось на 2,8 млн человек. Только за годы «первого президентства» Ельцина (1992-96) — на 3,4 млн человек. Экономисты дружно называют происходящее «регрессом»2).
В ходе революций, как правило, производство снижается, люди страдают. Но экономические потрясения открывают путь к становлению новых общественных отношений, которые создают новые условия для экономического роста, обеспечивают развитие образования, доступ более широких масс народа если не к власти (большинство революций, как мы знаем, заканчивались диктатурой), но по крайней мере к современным формам жизни. Главный социологический смысл революций в том, что они резко повышают вертикальную мобильность населения. В России происходило как раз обратное. Общество стало более элитарным и менее демократичным в смысле социальной динамики. Наблюдался упадок образования. А главное, экономические и социальные структуры, победившие в 1992-93 гг., никак нельзя назвать передовыми — ни с точки зрения критериев капитализма, ни с точки зрения теории социализма.
В 1990-99 гг. в России происходила не «реформа» и уж тем более не «революция». Это была Реставрация. Эта Реставрация была закономерным продолжением политического цикла, начатого русской революцией 1917 г. 3)
Ельцинская Россия, объявив себя преемником России царской, повторила многие черты ее отсталости. Режим реставрации оказался во многом пародийным, фарсовым. Его лидеры — комическими, почти опереточными персонажами. Но миллионам людей, оказавшихся под их властью, было явно не до смеха.
Если Великая Французская Революция прошла путь от подъема демократического движения до реставрации Бурбонов за 26 лет, то в России схожий процесс занял гораздо более длительный срок. Вопреки общепринятому мнению исторические процессы не особенно ускоряются с появлением средств массовых коммуникаций, ведь «исторические темпы» определяются не скоростью движения информации, а динамикой массового сознания, которая не так уж сильно изменилась по сравнению в XIX веком. В столь огромной стране, как Россия, при невероятной глубине произошедших экономических, социальных и культурных перемен процесс не мог не идти медленно. А главное, сталинскому режиму удалось то, чего не смогла ни одна постреволюционная диктатура в прошлом. Благодаря тоталитарным технологиям власти, сталинизм сумел политически на два с половиной десятилетия «подморозить Россию».
Франция, став классической страной политической борьбы, дала нам термины и идеи, с помощью которых мы анализируем большинство революций. В этом плане, несмотря на всю специфику, Россия — не исключение. В целом историческая динамика русской революции повторяет динамику английской и французской. В 1917-29 — революционная диктатура, когда большевики выступали, по определению самого Ленина, в роли «русских якобинцев», затем, с победой Сталина над «старыми большевиками», начинается термидорианский период 1929-41 гг., описанный Троцким. С 1941 в сталинском режиме явно нарастают бонапартистские черты. Это выражается и в пересмотре подхода к царизму в советской историографии (особенно к таким персонажам, как Иван Грозный или Петр I), в примирении с православной церковью, в частичном восстановлении старых титулов, ритуалов и символов (например — погоны и генеральские звания в армии, министерства вместо «народных комиссариатов» и т. д.). После смерти Сталина в 1953 г. система начинает мучительно искать новые политические и экономические механизмы, которые бы обеспечили ей успех в соревновании с Западом. С 1959 г. советская экономика начинает испытывать трудности, темпы роста снижаются. Но в конечном счете радикальных преобразований не происходит. В итоге — поражение в «Холодной войне» и, как результат, реставрация.
2)
См.:
3)
В свое время выдающийся русский экономист-статистик Н. Кондратьев открыл «длинные волны» в развитии капитализма. Можно сказать, что и политические процессы подчинены своего рода «длинным волнам». Бесспорно то, что и английская революция XVII века, и Великая французская революция XVIII века, и русская революция XX века прошли сходные циклы. Другой вопрос, что в теоретическом плане это до сих пор никем не исследовано.