Организаторы «великой приватизации» заранее знали, к чему это ведет. Ни кто иной, как Егор Гайдар в разгар перестройки со страниц «Московских Новостей» предостерегал о катастрофических последствиях предстоящего превращения частной собственности в «новый стереотип» экономического мышления5). «Реформаторы» действовали сознательно, перераспределяя власть и ресурсы между «элитными» группировками. Иное дело — одураченное большинство населения, которое под лозунгом «прогрессивных преобразований» поддержало реакцию.
Проведенная административными методами «реформа» делает необходимыми новые чрезвычайные меры по нормализации экономики. Полноценного экономического подъема не будет, пока радикальным образом снова не изменятся все правила игры, а этого не добиться без радикального изменения структуры собственности. Из хаоса уже невозможно оказывалось выйти с помощью «государственного рыночного регулирования», о котором рассуждали умеренные левые в России и на Украине в начале 90-х гг.
Требование вернуть государству часть приватизированных предприятий стихийно возникало во время кризиса ЗИЛа и других советских индустриальных гигантов. Без поддержки государства они все равно не выживут и не реконструируются. О том же говорили шахтеры во время забастовок 1998 г. Ренационализация стихийно началась уже в 1995-96 гг. через правительственные кредиты и инвестиции. Фактически значительная часть собственности, за бесценок розданная новым владельцам, оказалась повторно выкуплена государством. Любое правительство, стремящееся всерьез навести порядок в экономике, принуждено будет ренационализацию «де факто» оформить «де юре».
Спрос на социалистические идеи возникает сперва исподволь, причем сами идеологи часто не решаются формулировать свои мысли радикально. В отличие от 1987-89 гг., когда поклонников капитализма ограничивала советская цензура, в России времен Ельцина главным сдерживающим фактором оказывался страх перед мощью официальной пропаганды. Эта пропаганда на протяжении десяти лет формировала общественное мнение, переделывая массовое сознание, как комок пластилина. Но внезапно идеологи и имиджмейкеры обнаруживают, что ничего не получается. Общественное сознание вышло у них из под контроля и в нем происходят процессы, с которыми элитам приходится считаться. Когда это случилось, становится очевидным: в обществе произошел перелом. Время реакции окончилось.
Соблазн стать социалистом очень велик в обществе, где провалилась капиталистическая реформа. Но эта реформа не прошла бесследно, обогатив, между прочим, и многих новоявленных социалистов и левоцентристов. На выборах 1995 г. в «левом центре» наблюдалось настоящее столпотворение. Активисты социал-демократических организаций с удивлением узнали, что их лидером стал бывший мэр Москвы Гавриил Попов. Левый центр пополнился функционерами, генералами, артистами и на какое-то время даже директором российского телевидения Олегом Попцовым. Ортодоксальные демократы-«западники» привлекли к себе на помощь несколько свободных профсоюзов, чтобы придать своей кампании более «социальный» оттенок. Конгресс Русских Общин тоже пополнился несколькими социалистами. А либерал Григорий Явлинский, выступая за границей, рассказывал о своих симпатиях к социал-демократическим идеям.
Легко заметить, что за некоторыми исключениями «левый центр» образца 1995 г. составили те же политики и группировки, которые в 1993 г. представляли собой правый центр или центр «вообще». Главная проблема для подобного рода «левых» и «социалистов» оказалась даже не в том, чтобы показать публике, чем они лучше своих конкурентов, выступающих с точно такими же лозунгами, а в том, чтобы объяснить, в чем состоит их левизна и их социализм.
Капитализм пришел в Россию как идеология модернизации. Но модернизация не состоялась. В итоге произошла революция, потрясшая мир. Это было в начале XX века. В конце века в России снова провозглашается капиталистическая модернизация. Однако шансов на успех у нее на этот раз значительно меньше.
Для того чтобы создать буржуазный порядок, нужна, как минимум, буржуазия. А сама по себе из частного предпринимательства буржуазия не возникает. Еще в начале века Макс Вебер писал, что жажда прибыли и стремление к богатству любой ценой не порождают капитализма. Жадность и сребролюбие были достаточно распространены в обществах, весьма далеких от капитализма. Торговый капитал возникал под покровительством деспотического государства, но вместо того, чтобы готовить почву для расцвета производственного предпринимательства, он становился препятствием для его развития.