Подобное сочетание: приватизация «сверху», экспроприация «снизу» — не только не случайно, но абсолютно закономерно. Поскольку иной, кроме как разорительной для государства и страны, приватизация при любом сценарии быть не могла, правительству постоянно не хватало ресурсов. Политически слабый мелкий предприниматель обязан был субсидировать власть, опирающуюся на неэффективный «крупный бизнес». Тут тоже ничего уникального нет. Практически всюду в мире форсированное насаждение капиталистических форм «сверху» оказывалось несовместимо с постепенным созреванием предпринимательства «снизу». Для этого требуются принципиально разные приоритеты экономической политики, разные типы налоговой и кредитно-финансовой системы. Раздав собственность, правительство лишилось основных источников дохода и вынуждено было взвинтить налоги. Мелкому предпринимателю оставалось либо свернуть дело, либо «уйти в тень», на полулегальное положение.
Итак, успешное буржуазное развитие оказалось невозможным ни снизу, ни сверху. В сегодняшней России, как в любом феодально-бюрократическом обществе, политики гораздо важнее предпринимателей. Они не выполняют заказ социальной элиты, они сами ею являются. Они движимы не идеями и не общественными интересами, а имеют дело лишь с частными интересами своих конкретных спонсоров, да и тех норовят обмануть при первой же возможности. Совершенно неверно полагать, будто им нужна власть ради власти. Ренессансное наслаждение властью как торжеством воли, возможностью повелевать людьми и созидать нечто из ничего для них совершенно чуждо. Главное не власть сама по себе, а ее атрибуты — роскошные автомобили, личная охрана, торжественные обеды, бестолковые референты и длинноногие секретарши. Короче, вся та мишура, которую государство создает, чтобы поддержать дистанцию между начальством и простонародьем, впечатлять и морочить простаков. Нынешние правители России морочат не простонародье, а самих себя. И нет ничего более наивного, чем считать, будто здесь господствует беспринципный макиавеллизм. Настоящая беспринципность требует хотя бы представления о существовании принципов. А макиавеллизм — понятия о значении власти и задачах государства. Переход от бестолковости к беспринципности был бы для России настоящей моральной революцией.
Ни политики, ни политиков в европейском смысле слова в России 90-х гг. не появилось. Мало того, что народ не верит политикам, они уже сами в себя не верят. Потому, например, на выборах 1995 г. почти все политические лидеры пытались спрятаться за генеральскими и эстрадными звездами13). Беспочвенны и разговоры о росте влияния военных. Армия разделила судьбу других структур: она оказалась раздираема борьбой группировок, подорвана коррупцией и неэффективностью, лишена четких задач и ориентиров.
Популярный генерал может выступить в роли спасителя отечества, но когда перед публикой мелькает уже целая толпа ссорящихся между собой военачальников, это превращается в фарс. Вообще, парламент и армия — два совершенно несовместимых жанра. Генерал, ставший президентом, остается военным. И там и тут принцип «единоначалия». Но генерал, заседающий в парламенте — уже не генерал.
Характерная черта настоящих военных политиков — демонстративный аполитизм. Все Бонапарты и Пиночеты приходили к власти, публично дистанцируясь от любых партий. Они противопоставляли свой холодный профессионализм мелкой суете и парламентским амбициям гражданских политиков. В этом смысле единственным военным политиком в России был генерал Анатолий Романов, командовавший войсками в Чечне в 1995 г. Он выигрышно смотрелся не только на фоне мужиков в пиджаках, заполонивших телеэкран, но и среди своих коллег в погонах. Пока все остальные спорили о войне и мире, он, не сделав ни одного политического заявления, создавал себе репутацию решительного солдата и последовательного борца за мир, друга чеченцев и защитника интересов России. Именно поэтому Романов оказался для многих слишком опасен. А потому и стал жертвой «загадочного» покушения, подозрительно напоминающего убийство Кирова накануне большого террора.
13)
Не было, наверно, ни одного обозревателя, который во время избирательной кампании 1995 г. не отпустил бы иронических замечаний по поводу массового выдвижения генералов и артистов буквально от всех партий и блоков. Пока одни наблюдатели хихикали, другие глубокомысленно рассуждали о росте влияния армии. Хотя гораздо точнее было бы говорить о падении доверия к политикам.