Десять лет побед «реформ и демократии» оказались временем, когда объективные предпосылки демократического развития, медленно и с трудом вызревавшие в обществе в течение 60-80-х гг., были подорваны. По сравнению с 1991 г. движение назад очевидно. В конце 80-х люди не только надеялись на перемены, но и действовали. Возникали зачатки гражданского общества. Нынешняя апатия большинства населения — не случайна. Это не просто усталость от перемен. Произошло нечто гораздо более трагическое. Общество потерпело поражение в попытке освободиться от государства. Попытки трудового самоуправления подавлены, а ростки свободного предпринимательства затоптаны.
В России растет потребность в сильной власти. Строго говоря, эта потребность никогда не исчезала. Более того, она отнюдь не была принципиально противоположна стремлению к демократии. Это проявилось еще в конце 80-х, когда первые попытки реформ после смерти Брежнева были предприняты Генеральным секретарем КПСС Ю. Андроповым. «Краткое правление Андропова наглядно показало, — пишет историк и политолог Рой Медведев, — что в нашем обществе имелось не только стремление к демократии, к защите прав и свобод человека, получившее отражение в движении диссидентов, с которым и Брежнев, и Андропов вели борьбу. В обществе имелось не менее сильное стремление к “порядку” и уважение к “сильному лидеру”, “хозяину”, способному заботиться в первую очередь о благе народа, а не о собственных благах и привилегиях для своего окружения, как это было характерно для брежневского руководства. Именно поэтому немалая часть граждан страны откровенно и заинтересованно приветствовала приход к власти Андропова и его первые мероприятия по наведению порядка»14).
Горбачев не был сильным лидером, и ему не могли этого простить. Напротив, в Ельцине значительная часть населения в начале 90-х увидела «настоящего хозяина». Однако он обманул доверие народа — не только потому, что из «коммуниста» стал «демократом», а из «демократа» авторитарным властителем, но и потому, что несмотря на все свое самодурство и деспотизм, самодержцем он оказался слабым. Кризис государства, которым завершилось ельцинское правление, вновь ставит в повестку дня вопрос о «сильной власти». Но «сильная власть», которой хотят низы, совсем не та, какой хотят верхи. Соединение репрессий с социальной демагогией может стать в краткосрочной перспективе рецептом успеха, но не решит проблем страны. Невозможность демократии еще не означает успеха диктатуры.
Десять лет мы «боролись против тоталитаризма», хотя никакого тоталитаризма уже не было. При тоталитаризме перестроек не бывает. Теперь ситуация изменилась. Политическая наука еще в 30-е гг. описала условия для возникновения тоталитаризма: атомизация, разобщенность и апатия граждан, неэффективность демократических представительных органов и одновременный рост социальной напряженности. Если разрешить эти проблемы не удается, естественной реакцией становится бегство от свободы.
В начале 90-х общество еще не готово было бежать от свободы. К концу десятилетия все сильно изменилось. К счастью, в стране не оказалось и реальной организованной силы, которая была бы готова установить тоталитарную диктатуру. Лидер парламентских националистов Владимир Жириновский годился только на то, чтобы пугать слабонервных. Генералы ругались между собой. Лидеры коммунистического движения думали о министерских портфелях, а не о диктатуре пролетариата. Кремль колебался.
Впрочем, не надо забывать, что опасность всегда приходит не оттуда, откуда ее ждут. Верховный Совет России очень испугался опереточного путча в августе 1991 г., а потом был расстрелян из танков собственным бывшим председателем. Если полномасштабная диктатура восторжествует в какой-либо из посткоммунистических стран, то только под предлогом спасения демократии. Демократию, как выяснилось, можно защищать не только от коммунистов, но и от «международных террористов» и «исламских фундаменталистов». В этом смысле вторая чеченская война, затеянная в 1999 г., давала сторонникам «сильной власти» просто великолепные возможности.