Страна нуждается в радикальной политической альтернативе. Но традиционные лозунги пролетарской политики наталкиваются на препятствие в виде... отсутствия пролетариата. Огромная масса наемных работников ведет себя совсем не по-пролетарски. И это не удивительно: трудящиеся зависят от администрации, которая не платит зарплату, но все еще гарантирует «занятость». А администрация неотделима от чиновников и коммерческих структур, крутящих деньги за воротами предприятия. Все переплетено, все повязаны. А потому нет и не может быть социального партнерства. Партнеры должны быть свободны друг от друга и равноправны.
Положение трудящихся в середине 90-х оказалось по всем показателям хуже, нежели когда-либо со времени смерти Сталина. Но пролетарская революция невозможна там, где работники не могут объединиться для совместных действий. Не надо радоваться такому «социальному миру» — это признак разложения общества. За долготерпением масс скрывается огромный потенциал ненависти. Но если люди не могут сами действовать, чтобы постоять за себя, им остается только ждать спасения извне. Спасения и возмездия. Разъединение людей порождает потребность в диктатуре.
Можно и нужно использовать выборы, чтобы поддержать хотя бы зачатки настоящей политической жизни, которые еще теплятся в наших представительных органах. Но сами по себе выборы не решат проблем общества, если само общество будет оставаться в нынешнем состоянии. Скорее всего они будут знаменовать лишь начало нового витка политической нестабильности.
В сложившейся ситуации нет ничего более вредного и безответственного, чем оптимизм. Можно лишь надеяться, что нынешний кризис не является началом необратимого исторического упадка России. Великие народы и государства нередко просто исчезали с лица земли. Но Россия не раз демонстрировала способность подняться из глубин настоящей национальной катастрофы. Нам еще предстоит идти долгими и извилистыми путями кризиса и нестабильности, прежде чем мы сможем говорить о том, что страна выбралась из кризиса.
На фоне очевидных «сбоев» рыночного механизма либеральная пресса стала возлагать основные надежды на предстоящее моральное возрождение «новых русских». Журналисты доказывали, что люди, наворовавшие огромное состояние, уже не могут просто вывезти его за границу. У них появились особняки и предприятия на родине. Короче говоря, любовь к недвижимости постепенно перерастает в любовь к отечеству. А это значит, рассуждают авторы оптимистических статей, что русский бизнес станет социально ответственным, гуманным и национально ориентированным.
«Да, ситуация абсолютно начинает меняться, — рассказывал осенью 1995 г. сопредседатель Круглого стола российских предпринимателей Олег Киселев. — Если раньше нужно было просто первым добежать до какого-то ресурса, то теперь мало первым откусить кусок от этого “пирога”, нужно его, образно говоря, прожевать, переварить и усвоить»21).
Новые собственники вкладывают свой капитал не только в недвижимость, но и приобретают акции промышленных предприятий. Благодаря политике государства скупать предприятия в определенный момент стало даже выгоднее: цены на недвижимость в России к середине 90-х уже кое-где превысили западный уровень, а промышленные объекты все еще уходили за бесценок. Предприниматели с гордостью сообщают, что вкладывают деньги в промышленность. Это не совсем так. У них нет средств для серьезных инвестиций в реконструкцию или строительства заводов. За бесценок можно купить предприятие, но нельзя таким же способом построить новый цех и закупить импортное оборудование. Серьезные инвестиционные программы требуют десятки и сотни миллионов долларов. К тому же скупить заводы проще, чем заставить их эффективно работать. Говорить о «накоплении капитала» в условиях падающей экономики в принципе невозможно. Этот процесс даже и не начинался. Идет лишь перераспределение капитала из государственно-корпоративных структур в частно-корпоративные. Для серьезного промышленного роста необходима огромная концентрация капитала. В России же происходило его распыление.