К сожалению, пока вместо реформации власть предлагает обществу реставрацию. Она не меняет, а укрепляет те культурные основания, которые двадцать лет назад уже привели страну на грань катастрофы.
Не надо быть пророком, чтобы увидеть в новой России все черты старого советского прошлого и предсказать ей советское же будущее. Рано или поздно поколение «восьмидесятников» добьет окончательно ту курьезную копию «советской власти», игрушечную империю, которую с такой любовью и тщанием создает сегодня поколение их родителей. Вопрос, опять-таки, только в цене, которую придется за это заплатить.
Эта книга писалась очень долго. Первые наброски были сделаны в конце 1991 года, последние – в конце 2011-го. За эти двадцать лет многое менялось, в том числе и сам автор, его отношение к предмету исследования и к жизни в целом. Конечно, что-то устарело по сути, что-то по форме. Но, в общем и целом, перечитывая главы, написанные двадцать лет назад, я понимаю, что мог бы написать их и вчера. Частично это не столько моя заслуга, сколько следствие того, что сама жизнь откатилась назад. Реальность догнала мой прогноз.
Поэтому я ограничился самыми минимальными правками, последовав совету Олдоса Хаксли: «Нескончаемо каяться, что в грехах поведения, что в грехах литературных, – одинаково малополезно. Упущения следует выискивать и, найдя и признав, по возможности не повторять их в будущем. Но бесконечно корпеть над изъянами двадцатилетней давности, доводить с помощью заплаток старую работу до совершенства, не достигнутого изначально, в зрелом возрасте пытаться исправлять ошибки, совершенные и завещанные тебе тем другим человеком, каким ты был в молодости, безусловно, пустая и напрасная затея».
РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ. Очерки русской власти: от «великого раскола» к «великому распаду»
Глава 1. Государство раскольников. Карма русской власти
Покаяние русского народа свершится возвращением его через русское будущее к русскому прошлому или воскресением его через прошлое к будущему, что одно и то же.
Сегодня, двадцать лет спустя после того, как, выражаясь языком авторов Беловежского соглашения, Советский Союз «перестал существовать как геополитическая реальность», он продолжает существовать как «виртуальная реальность», напоминая о себе чертами сходства власти нынешней с властью прошлой.
Вообще больше всего русская власть похожа на птицу Феникс. Сколько бы ее ни сжигали, она чудесным образом возрождается из пепла, меняя только свой «окрас»: с черного с золотом на оглушительно красный, с красного на экзотический «триколор». Но по сути – это все та же птица…
Вот и расставание с СССР оказалось недолгим. Пережив очередное «превращение», русская власть восстановилась внешне почти во всех своих до боли знакомых исторических деталях. Волей-неволей приходится констатировать преемственность русской политики. Те, кто полагал, что русскую политическую традицию можно сломать одним напряжением воли, оказались посрамлены.
СССР еще долго будет оставаться точкой отсчета для всех «концептуализаций» российского государства. Его неожиданное политическое рождение в начале XX века и еще более неожиданная политическая смерть в конце этого же века оставили теоретикам русской государственности много вопросов.
В последние годы доминирующим в общественном сознании посткоммунистической российской элиты был взгляд на советское государство как на историческую аномалию. Сторонники этой точки зрения считают, что коммунистический режим в России был отклонением от «нормального», «общечеловеческого» пути, вызванным как субъективными (точка зрения большинства), так и объективными (мнение меньшинства) причинами.
Начиная с конца 80-х годов я пытался последовательно отстаивать принципиально отличный от общепринятого в то время взгляд на коммунистический этап в развитии российской государственности, подчеркивая, что российский коммунизм выглядит аномалией лишь в рамках западной культурной традиции. Для России это была исторически логичная фаза ее развития.
Поскольку Россия представляет несколько иной, чем «западный», тип культуры, то распад коммунистической системы означает для нее не столько «возврат к западным ценностям», сколько начало новой фазы эволюции весьма специфической «евразийской» цивилизации.
Я полагаю, что в посткоммунистическом российском обществе западные ценности не смогут быть прямо заимствованы и усвоены, но, в лучшем случае, будут перерабатываться чуждой для них культурной средой в нечто новое и в достаточной степени оригинальное.