Какое-то время идеологические импульсы будут исходить и от разрушающейся интеллигентской «кометы», и от неоформившегося образования, обещающего в далеком будущем стать русским средним классом. Пока влияние последнего едва заметно, но соотношение сил обязательно будет меняться не в пользу интеллигенции. И рано или поздно должен наступить момент, когда общественный вес интеллигенции станет настолько мал, что она прекратит решающее воздействие на развитие идеологии.
Так в посткоммунистическом обществе возникает уникальное явление идеологического параллелизма. Идеологический процесс, двигаясь в одном, заданном объективными историческими условиями направлении, разворачивается одновременно в двух плоскостях.
В одной из них носителем идеологии выступает старая советская интеллигенция, в другой – формирующийся средний класс. Рядом, конкурируя друг с другом, развиваются как мнимая, так и действительная идейная трансформация. В первом случае большевизм видоизменяется, меняет символику и мимикрирует под псевдоидеологию, во втором он преодолевается и преобразуется в подлинную идеологию.
Так что реальными антагонистами в период посткоммунизма являются большевизм во всех его псевдомодерновых проявлениях (демократических и националистических) и та идеология российского Нового времени, носителем которой выступает формирующийся средний класс. Это действительное противоречие вначале скрыто за баталиями между разными версиями новых большевиков, но со временем оно выйдет на свет божий и начнет определять идеологическое развитие общества.
Складывающаяся в России идеология проходит те же стадии развития, что и любая другая, только в более быстром темпе, так как большевизм – это уже предыдеология. Российская идеология рождается в негативной форме как отрицание (критика) коммунизма, являющегося формой выражения большевизма; затем антикоммунизм должен будет перерасти в стадию апологии нации-государства (и потому радикальный национализм на определенном этапе будет практически неизбежен, вплоть до самых крайних форм); рано или поздно эта идеология кристаллизуется в виде либеральной системы взглядов на гражданское общество и государство.
Специфика российской ситуации состоит в том, что на каждой из этих стадий происходит удвоение процесса. Рядом с действительным формированием идеологии через преодоление большевизма идет и другой процесс – приспособления самого большевизма к новым условиям и создания псевдоидеологии. Все это вместе и рисует ту исключительно сложную картину взаимосвязей между развитием идеологии и развитием культуры и общества начала эпохи российского модерна.
На самом первом этапе формирования идеологии Нового времени в России противоречие между действительным и мнимым преодолением большевизма выступает в латентной форме. Оно скрывается под общими либерально-демократическими лозунгами. Вскоре оно начинает проявлять себя. Одним из симптомов здесь может быть настроение интеллигенции, которое меняется прямо на глазах даже не в силу экономических причин, хотя и они значимы.
Интеллигенцию явно начинает все больше страшить вроде бы полученная ею самостоятельность, обратной стороной которой кажется ненужность этого класса (или прослойки – на большевистском языке). Выясняется, что в новых общественных отношениях она вряд ли сможет выжить, будучи предоставленной самой себе. Поверхностное отвращение к власти, всегда считавшееся фирменным знаком российской интеллигенции, испаряется; его замещает инстинктивный страх перед будущим без той тоталитарной государственности, которую можно было, беспрерывно порицая и осмеивая, обслуживать. Примеры тому – едва ли не в каждой газете.
Анализируя специфическое поведение творческой интеллигенции, критик В. Топоров едко замечает: «…Сорок сороков мастеров культуры ищут хозяина. Нашли его. Поняли, как он им нужен. Остается только – воспользоваться моментом – убедить его в том, что они позарез нужны ему. И тогда наступит – а верней, восстановится – всеобщая гармония… Литература и искусство тоталитарного режима, весь творческий истеблишмент (за исключением впавших в немилость – да и то временно – патриотов) пребывает в целости и сохранности. Разве что в некоторой растерянности, но и она, похоже, проходит. Литературе и искусству необходим просвещенный деспот. На худой конец сойдет и непросвещенный. Лишь бы карал, и миловал, и ласкал»[38].