— И как это объясняет, то что крестокрыл превратился в сидку?
— Потому что последней пришла ты, про что ты думала, вспоминай⁈
— Ты хочешь сказать, что это всё я натворила?
— Что бы ты хотела изменить в жизни, и о чём думала, когда шла через туман?
— Я? — словно спрашивала себя Роуз, и, видимо вспомнив, всплеснула руками, — Я, думала, как бы хорошо было, если бы не было войны и все были живы.
— Роуз, какой именно войны бы не было?
— Как какой? Именно этой, в которой мы воевали друг против друга.
— Милая, ты моя!
Армитаж прижал девушку к своей груди. Его аналитический ум, несмотря на прилив нежности, бешено работал, он пытался представить какие предпосылки его милая Хубба-тыквочка умудрилась переставить, чтобы не было войны и, что вообще происходит теперь в Мире.
— Похоже, мы с тобой попали сюда на этой сидке, — выдал он ей своё умозаключение.
— Надо посмотреть бортовой самописец, — предложила она.
Обход сидки показал, что аппарат находился в более сносном состоянии, чем крестокрыл на котором прилетела Рей, имелись лишь пробоины корпуса, препятствующие выходу в космос, и обнаружены камни их пробившие, но, однако, не задевшие двигатели и навигационные приборы.
Заняться его ремонтом они могли на месте, прихватив, несколько деталей с базы. Но, весь вопрос состоял в том, как до неё добраться. Подъемных тросов не было и в помине, и наверху их не ждал летательный аппарат.
Обследование багажника, позволило обнаружить пару скафандров с антигравами и реактивной тягой, а ещё, Армитаж обнаружил сумку и, открыв ее, убедился, что вещи лежащие там принадлежат ему. Конечно, имелись некоторые отличия в фасоне и пошиве.
Окончательно его сомнения развеял найденный датпад, включив который, он в галерее изображений нашёл свои голофото, среди которых с удивлением нашёл Хуббу, декольтированное платье которой едва держалось на сосках, и себя, обнимающего, а кое-где целующего её.
— Смотри-ка, тут мы с тобой оказывается очень тесно знакомы, — сказал он ей показывая другое фото, где она сидела у него на коленях, в микроскопическом неглиже, попирая босой ногой лётный шлем, лежащий на полу, его же рубашка была расстёгнута, и спущена с плеча.
— Не может быть, — запротестовала Роуз, а потом взглянув на то что он показывал, возмущённо замахала на него руками, — убери эту гадость!
— Но, отчего же гадость? Смотри какая ты здесь красивая.
— Сотри это сейчас же! — завопила на него девушка, вцепившись в датпад.
Хакс, загородив устройство, ответил:
— Прежде чем что-то стирать, необходимо во всём разобраться.
— Этого просто не может быть!
— Почему нет? Признайся, что я тебе нравлюсь. Может мы молодожены?
От досады, она пнула его сапог ногой.
— Нашёл время для шуточек!
— Да какие шуточки, — посмеиваясь, он показал ей видеозапись, на всякий случай издалека, чтобы вырванный из его рук датпад не полетел в стену, где они, совершенно беззастенчиво, ублажали друг-друга.
Хубба надулась, отказываясь дальше разговаривать.
— Золотко моё, ты же сама загадала, чтобы не было войны. Вот мы и занимались любовью, а не войной.
Глава 20
Рей потыкала раскачивающегося ухарца шестом, тот матерно выразил своё отношение, к замотанной в обноски обгадившегося бомжа мумии и её палке, которую, за неимением в округе более подходящего вместилища, она должна была засунуть себе в задницу. По яростному зырканью, в её сторону, она поняла, что он имеет ввиду именно её. Она больше месяца не видела ни одной души, и, потому, послушать чужую речь, особенно человеческую, было для неё полезным упражнением, не позволяющим забыть слова. Не важно было, что он говорит, и какая вообще разница, что говорит приманка для её дичи. В конце-концов, можно было в крайнем случае съесть его, она о таком слыхала, но пока не докатилась до этой крайности, и, потому решила не упускать случая восстановить начинающий утрачиваться навык речи.
Ухарец почему-то перестал извергать потоки брани, она ещё раз ткнула его шестом, но он проигнорировал стимул поговорить. Рей внимательно посмотрела на него, он сложил руки на груди, до того растопыренные в стремлении ухватить её орудие общения.
Незнакомец прямо таки изливал на неё гордость и презрение, эти потоки она ощущала физически. Он висел, и его лицо и длинные волосы были чисты, в отличие от видимых у местных челов. Самодовольный незнакомец, большое тело которого было напитанно влагой, в отличии от её иссушенного зноем тщедушного тельца, завёрнутого в нестиранные с момента побега тряпки, презрительно заявил:
— Послушай, меня будут искать родители, а они у меня отнюдь не простые смертные, поверь. Они перевернут весь твой Джакку, и тебе не поздоровится.