Преследование изматывало Армитажа, способность критически мыслить отказывала, превратив простое задание на Хосниане в бред. Этот тип снился, то горланившим песни посреди городской площади, то жонглирующим огненными булавами, то в зареве космического взрыва, разносящего вдребезги планетарные системы. А ему всего-то и надо было забрать из заветной ячейки документы, номера счетов на предъявителя и координаты планеты, на которой он должен был активировать проект, а затем организовать переброску спрятанных в тёмных регионах сил.
Суматошный Хосниан Прайм, с огромными небоскрёбами и башнями галактических маяков корпорации Czerka Arms, возвышающимися ещё выше на равноудаленном расстоянии друг от друга, действовал на его расшатанную нервную систему угнетающе. В каждом встречном он подозревал преследователя. Хотя, это было вполне обосновано, в этом людском муравейнике, могли притаиться не только ищейки республики, его могло пасти банальное ворьё.
Чтобы стать менее заметным, он купил подержанную закрытую летательную машину неприметного колора, без блока отслеживания и снял номер в не презентабельном районе города. При всём богатстве, вторая столица галактики проглядывала из проулков: нищетой и примитивным убожеством, переполненными мусорными контейнерами и копошащимися грызунами, попрошайками и подозрительными подтёками на мостовых, непонятными протечкам сочащимися с верхних этажей. Суматошно снующие летающие машины вызывали головокружение, а республиканские крикуны, вещающие из голопроекторов на площадях, желание придушить их.
Оставив машину на парковке, Армитаж направился к гостинице, засыпая на ходу. Если бы его критическое мышление не было подорвано бессонными ночами, он обошёл бы место, из которого раздавался мерзкий дебильный гогот подгулявшей компашки и визгливые подначки пьяной бабы вещавшей, как, невидимым Армитажу, коренным жителям лучше приходовать пришлую с помойной планеты крысу, залёт которой оказался в том, что у неё не нашлось кредитов и ювелирки, чтобы оплатить поход по достопримечательным местам второй Республиканской столицы. А отпустить её, эти самые коренные жители не могут, не получив выкуп.
Он сам не знал зачем подошёл ближе, ведь эта самая крыса даже не звала на помощь, возможно вследствии удара головой о мостовую, она лишь тихонько поскуливала. Вероятно, виной тому была та визгливая баба, которая внезапно напомнила ему его мачеху Мерателле, несмотря на то, что внешне у аристократки и маргиналки ничего общего не было. Душу кислотой обдали воспоминания, о том, что ему пришлось перенести, и советы мачехи тому, кого он не не считал отцом, о том, как наказывать своё ублюдочное отродье.
Одежда с крысы была сорвана, и вероятно уже не один коренной житель успел в ней побывать. Она лежала распластанная, и слабенько безнадежно плакала, а маргинальные пропитые рожи держали её за руки и за ноги раскрывая для толстого подонка, который спустив штаны пристраивался между её ног.
Он сам не знал что произошло, но в следующий момент эта компания лежала на мостовой, прошитая бластером. Армитаж снял жирную падаль с девчонки, которая, увидев его, в немом ужасе уставилась, видимо принимая за очередного насильника.
— Всё, всё милая тебя больше нико не обидит, — забормотал он бессмысленные утешения.
Девушка пыталась прикрыться порванным тряпьем, в которое превратилось её платье, и отползти подальше, однако не выпуская его из вида, встать у неё не получалось. Тогда он снял с себя гражданский тренч, и, подойдя ближе протянул ей. Она, словно не веря, посмотрела на него, но инстинкт прятать поруганную наготу всё же пересилил, и, девушка завернулась, дрожжа всем телом, спрятавшись за плотной тканью, а затем, не видя другого выхода, уцепилась за его протянутую руку, и начала вставать.
— Куда, тебя отвезти? — спросил он, разыскав её туфли и ставя перед ней, — К сожалению я не могу вызвать полицию, меня арестуют за убийство. Может отвезти тебя в больницу? Мне нужно срочно уходить отсюда. Девушка ожесточённо замотала головой.
— Нееенааадо, — разобрал он сдавленный шёпот, и понял, что её душили.
Воспоминания о том, как он сам не разпроходил через это, отозвались в нём дурнотой, а затем волной удушающей ярости. Он хотел мести за себя, а теперь и за эту несчастную девчонку. Он посмотрел на неё, возраст, в таком истерзанном виде, было сложно определить, но вероятно не больше двадцати. Она не могла попасть дрожащими ногами в спортивные туфли. Тогда он, наклонившись помог ей обуться.